Литературная Газета 6361 ( № 9 2012)

Почему сегодня стало возможным то, что мы называем "пересмотром результатов Великой Отечественной войны", "фальсификацией истории"? Проще всего было бы найти внешнего врага и спихнуть вину на него. Но не сидит ли этот враг в нас самих? И не говорит ли это о том, что наш современник просто перестал понимать, ради чего, собственно, жили прошлые поколения? Когда Зою Космодемьянскую объявляют сумасшедшей и ничтоже сумняшеся говорят о ненужности и бессмысленности её подвига, происходит это потому, что судьи Зои не понимают значения слова "самоотверженность". Человек пост[?]модерна живёт другими ценностями, среди которых всё меньше традиционных, ещё вчера понятных подавляющему большинству. В вопросе освобождения такой человек пошёл дальше предшественников: он нацелен на освобождение и от моральных уз, от всего того, что подавляло инстинкт, обязывало к самодисциплине и налагало ответственность. Он стремится избежать любого напряжения в пользу личного удобства и расслабленности. Появление этой расслабленности как некоего жизненного ориентира многое способно объяснить в нашей жизни. Так, например, вера и творчество немыслимы без проявления воли, без предельного напряжения сил. Но когда гедонизм попадает в разряд ценностей, стоит ли удивляться тотальной нравственной деградации и предельному творческому оскудению.

Но "отрицание" и "разрушение" - это всего лишь слова, не объясняющие сути и не дающие оценки. Когда человек отрекается от того, что ещё недавно считал святым, и отрекается не потому, что святое вдруг обернулось своей противоположностью, а потому, что, отрёкшись, он оказывается в более выгодном и удобном положении, вне постмодернизма такое деяние назовут "предательством". Пост[?]модернизм пытается убедить нас, что в предательстве нет ничего худого. Что для человека естественно поступать в соответствии с собственной выгодой и удобством. Но постмодернизм возник не сразу и вдруг. У него были свои апостолы и пророки, свои адепты и апологеты. Носители его идей жили всегда, с тою лишь разницей, что это были изгои и одиночки. Но время пришло, и постмодернизм не просто пожалел и оправдал их, гонимых жестокой традицией, но и назначил выразителями истины, сводимой к утверждению, что истины нет.

Русская литература давно уловила, что надвигается что-то новое и страшное, что с человеком происходит необоримое - формируется новый человеческий тип. И тип этот страшен тем, что знает свои права и существует по законам своего удобства.