Литературная Газета 6379 ( № 27 2012)

Итак, верхи России любили Запад подчас больше родного отечества. Доходило до того, что сами иностранцы иногда указывали нашим царям о недопустимости забвения ими народного достоинства. Так, в 1803 году швейцарец Лагарп, знаменитый воспитатель Александра I в бытность его наследником престола, написал письмо-совет теперь уже царю. Говорилось о необходимости оздоровления русской правящей элиты. Лагарп выступил критиком Петра I, у которого, как он писал, не оказалось тех "широких взглядов" и "великой души", которые отличали деяния "деспота" Ивана Грозного. Великий Пётр двинул Россию на целые века вперёд, но совершил и существенную ошибку чрезмерной ориентации на заграничных слуг. Лагарп писал: "При этом государе нация Ваша действительно была порабощена[?] Нетерпеливо желая переделать Россию на иностранный лад, Пётр I пользовался слишком много иностранцами[?]" Учитель Александра отмечал, что поступать так с "нацией с резко очерченным характером" недопустимо, а все перемены, действительно необходимые, нужно производить "только при помощи орудий, извлечённых из неё самой".

То же самое, только гораздо сильнее, сказал императору Александру в преддверии войны 1812 года гениальный русский писатель и историк Николай Михайлович Карамзин в секретной "Записке о Древней и Новой России в её политическом и гражданском отношениях". Он призвал любить Россию в её естественном самобытном сложении, привлекать к государственной службе духовно русских людей и не копировать рабски французские и иные западные учреждения, поскольку "не формы, а люди важны". Мы же до сих пор полагаем в духе "предвоенного" Александра I, что стоит только переименовать милицию в полицию - и дела по охране порядка сами собой пойдут на лад.

Карамзину повезло больше, чем Лагарпу. Один его важный совет был услышан. Ещё до нападения Наполеона на Россию от управления империей был устранён известный западник-франкоман Михаил Сперанский, один из умнейших людей своего времени, но не ведавший того, что такое Русь и её идеалы. Он любил законодательство Наполеона, бесчувственно пытаясь применить его к России, стране другого духовного склада, в которой честное слово, сказанное по совести, всегда значило больше юридически оформленного договора, составленного по всем нормам римского права.