Литературная Газета 6387 ( № 40 2012)

Мы, конечно, понимаем, что пиар способен на многое. Но писатель отвечает только текстом, а не количеством вояжей и даже премий. Тут и кроется главный казус ветроопыления, или анемофилии. Большинство взаимовоспеваемых остаются авторами одной книги (Гуцко, Садулаев et cetera). Остальные, включая "сверхуспешных" и "сверхвостребованных", объективно пишут раз от раза всё хуже. Методологический подход к литературной биографии ни к чему путному не приводит. Таким способом можно написать только брошюру "Как выйти замуж за время отпуска". У большинства трав и многих деревьев опылённые цветы отличаются отсутствием запаха и нектара, а лепестки у них махонькие или их нет вообще. Перекрёстное опыление необходимо далеко не всем растениям. Опытные цветоводы с ним борются, чтобы не испортить сорта.

Собрал Георгий СЕМАКОВ

Неизменившие друзья

Неизменившие друзья

МАРИНА ЦВЕТАЕВА - 120

Так уж вышло, что первыми в жизни цветаевскими строками, всколыхнувшими (наверное, благодаря своей тогдашней болезненной непонятности) меня, были, пожалуй, вот эти:

Из рая детского житья

Вы мне привет прощальный

шлёте,

Неизменившие друзья

В потёртом красном переплёте.

Конечно, в общем, это ещё не "настоящая" Цветаева, но когда-то, учась в школе и "приготавливая" устное чтение "Книг в красном переплёте" для урока, я почувствовал некую тревогу в соединении "несерьёзного слова" "детский" с таким серьёзным раем и с намекающими на трагичность ситуации неизменившими друзьями (значит, есть и изменившие). И так уж вышло, что, сколько бы ни читал и ни узнавал поэта впоследствии, слово "неизменившие" из того, "первого", стихотворения явилось кодом к пониманию самой личности Марины Ивановны (подлинно, случайных слов у великих поэтов не бывает).

Да, в самой фигуре Цветаевой есть нечто, что можно, думаю, назвать очарованием верности, нечто такое, что позволяет нам, её читателям и созерцателям её, безусловно, виртуозной и, безусловно, катастрофической крестной судьбы, говорить о ней, по точному замечанию Марии Степановой, так, как если бы мы говорили о себе. Почему-то нам заранее хочется утверждать, что Цветаева не изменяла - ни книгам, ни Родине, ни поколению "отцов", ни "лебединому стану" белой армии, ни Любви в наивысочайшем смысле, ни Слову. Почему-то мы заранее берёмся противопоставлять тяжёлую неуклюжую импрессионистичность и "изменчивость" Пастернака рыцарской цветаевской стойкости и её же рвущейся стреле-струне. Откуда такая уверенность, что стоит за ней?