Литературная Газета 6395 ( № 48 2012)

Вечный скиталец, полубездомник (собственную квартирёнку обрёл только на седьмом десятке), он любую крышу над головой оценивал своеобразно. Актёр и кинорежиссёр Виктор Наймушин, снявший в середине 80-х о нём фильм на ЦТ "Я Вам пишу, Ваше величество!", вспоминает, как забредший к нему в театральную гримёрку Влодов тут же прикинул: "Ну, ты здесь можешь спать. У тебя - такая кушетка!"

- Эдакий сторож России из пьесы абсурда. В неизменной фуфайке или куртке, - добавляет опознавательный штрих к портрету своего героя Наймушин.

Фильм запомнился. И не только литературным кругам. Ещё бы! Российский поэт отправляет письмо шведскому королю Карлу ХVI Густаву ("Я хочу, чтоб поэты писали письма только поэтам и королям, а короли отвечали только королям и поэтам!") Послание заканчивалось просьбой предоставить "нравственное прибежище ему и его семье". Августейший ответ не замедлил себя ждать. Влодов получил из Стокгольма приглашение. Вот только отъезд не состоялся. Сторож России, на кого бы он её оставил? "В туманы ушла столбовыми своими шагами/ о, родина с родинкой между лосиных очей", - писал он в раннем стихотворении. И мерил её пространство на свой великанский лад:

От Рублёва до Рубцова,

принакрыв поля,

туча движется пунцово,

дождиком пыля[?]

Литературный мир предшественников, сверстников и идущих вослед, конечно же, знал Влодова. От Ильи Сельвинского до Александра Солженицына. От Станислава Куняева до Вадима Рабиновича. "Гений!" - даже не заглянув в телескоп, при слове "Влодов" сразу же определил его астрономическую величину профессор Рабинович. Вот только не каждому гению прописано пожизненное подполье. В отличие от своих погодков-шестидесятников Влодов предпочёл из него не выходить. В одном из солидных изданий, где заинтересовались недавно увидевшей свет главной книгой Влодова "Люди и боги", тем не менее остались прохладны к известию о его 80-летнем Рубиконе. Дескать, нас интересуют классики. Типа Бродского. Влодов, пересекавшийся с Бродским в юности, будто это предвидел. Усмехнулся экспромтом, на которые был горазд:

Сей Бродский - как Троцкий:

словес неприступных броня.

А мысли-то, мысли!

Каждая глыбы глобальнее.

Он, безусловно, талантливее меня.

Но я, миль пардон, - гениальнее!