Литературная Газета 6410 ( № 14 2013)

Лоренцо обыкновенный современный мальчик с наушниками. Ему хорошо наедине с собой. Музыка и книги о войне между вампирами становятся для него тем забором, который его отделяет от внешнего мира. Но Я, говорит Бертолуччи, это всё-таки наше "я", а Другой - это всегда «он» или «она». А поскольку мир – это множество поименованных Других, постольку Лоренцо прячется от мира, отделываясь от него непониманием, затыкая уши и закрывая глаза. Родители этим, конечно, обеспокоены и отправляют его к психологу.

ПСИХОЛОГ      Врач беседует с Лоренцо и пытается ему внушить мысль о существовании границы между нормой и девиацией. Нормально бытие с другими. Ненормально быть анахоретом. Но Лоренцо удивлён: то, что доктор считает ненормальным, давно уже стало нормой. Мы можем спросить: означает ли это, что мир болен? Бертолуччи полагает, что этот наш вопрос интересен, но он вне компетенции психологии и даже психоанализа.

НЕНОРМАЛЬНОЕ      Затем следует сцена в кафе. Мать беседует с сыном. Они говорят об отце. Режиссёр нам показывает, что мать молода, отца нет, а сын взрослый. Бертолуччи знает, что сын должен стремиться занять место отца. Так устроено после Фрейда европейское сознание. И Бертолуччи идёт навстречу ожиданиям этого сознания. Диалог завершается вопросом Лоренцо: мама, если бы ты родила от меня мальчика, как бы ты его назвала? Мать испугана. Зрители замирают в ожидании инцеста. Но вместо инцеста Бертолуччи отправляет своего героя в подвал.

ПОДВАЛ      Подвал Бертолуччи – это не подполье Достоевского, но это и не бессознательное Фрейда. Он слишком комфортен для того, чтобы быть подпольем. В нём нет места для крыс и мышей, для угрызений совести шизофренического сознания.

В подвале семья Лоренцо хранит вещи умершей графини, бывшей хозяйки дома. Лоренцо не мера вещей. Он прост и даже примитивен. Это идеально чистая поверхность, на которой учителя пытаются писать свои письмена. В нём нет никаких изгибов и складок. У него, видимо, ещё не сформировалось даже его бессознательное. Но клин вышибается клином, и Бертолуччи направляет в подвал наркоманку.

ОЛИВИЯ      Наркоманку зовут Оливия. Она уже испытала жизнь своей экзистенцией и получила первые символические шрамы. Оливия погрубела и ожесточилась, но встреча с собой у неё всё же ещё не состоялась. Оливия ещё только собирается покинуть город и уехать жить на ферму в деревню, где пасутся лошади, которых она, в свою очередь, ещё никогда не видела.

История Оливии, рассказанная Бертолуччи, банальна. Ей 20 лет. Она художница, то есть фотограф, получивший признание. Богемная жизнь приучила её к наркотикам. Оливия проста, хотя Бертолуччи и попытался сделать из неё некое подобие ленты Мёбиуса. Во-первых, она по воле режиссёра оказалась по отцу сестрой Лоренцо. Во-вторых, она же была замечена в попытке убить мать Лоренцо за то, что последняя разрушила её семью. Правда, об этом Лорен­цо ничего не знал.

В подвале вновь забрезжила возможность для инцеста как способа взросления недоросля. И вновь Бертолуччи обманул ожидания зрителей. Вместо инцеста в подвале Бертолуччи устроил показ моды и примеривание старинных шляпок.

СКЛАДКА      В конце концов Оливия, по мысли режиссёра, стала для Лоренцо тем изгибом, той складкой, в которой у людей образуется внутреннее, видимое изнутри и невидимое извне. За семь дней, проведённых в подвале, подросток стал взрослым. Он впервые узнал, что в жизни есть «ломка», боль и страдание. Что в ней есть состояния, в которых исчезает различие между жизнью и смертью. Монологи Оливии напоминают монологи Кириллова из «Бесов» Достоевского.

«Теперь человек ещё не тот человек, – говорил Кириллов. – Будет новый человек, и ему будет всё равно: жить ему или не жить». И этот человек будет богом. Бертолуччи назвал этого нового человека Оливией и сделал её наркоманкой.

ТАНЕЦ В ПОДВАЛЕ      Одна из самых красивых сцен фильма – танец в подвале. Конечно, это не «[?][?][?]ё[?]a[?]åå [?]анго в Париже». В ней нет изысканной самодостаточности, но даже чёрствая душа зрителя способна развернуться в момент танца, чтобы потом опять, очистившись, свернуться.

Лоренцо и Оливия, брат и сестра, нежно обнимают друг друга и танцуют. В этом танце исчезает отчуждённость, выражаемая в словах «он» и «она», и возникает притягательное «я» и «ты». Лоренцо и Оливия за неделю прошли бесконечное расстояние, отделявшее их друг от друга. И мир стал на мгновение другим, лучше. Танцуйте, говорил Платон, и «лучше» будет длиться вечно.