Литературная Газета 6419 ( № 24 2013)

Потом вызвали Голованова. Через некоторое время Голованов вышел и сказал, что его опять назначили художественным руководителем Большого театра вместо Самосуда. Потом пригласили Свешникова. Через некоторое время он вышел оттуда. Спрашиваю:

– Что там такое?

– Вот, – говорит, – меня назначили ректором консерватории, Шебалина отстранили.

– А кто назначает и отстраняет?

– Зачитывают приказ Сталина.

Последним пригласили меня. Шепилов протягивает бумагу и говорит:

– Вот, прочитайте.

Читаю распоряжение, подписанное Сталиным, где написано о том, что Председателя Орг­комитета Глиэра и его заместителя Хачатуряна отстранить от работы в этом комитете. Председателем назначить Асафьева, Генеральным секретарём Хренникова. Дальше: назначить Хренникова Председателем музыкальной секции Сталинского комитета, назначить Председателем музыкальной секции ВОКС. Я был подавлен. Кто я? Никто. И вдруг меня назначают в Союз композиторов и в Сталинский комитет, отдают в мои руки международную работу...

Совершенно растерявшись, я стал говорить о том, что не готовился к общественной и руководящей работе, не справлюсь с нею... Шепилов, со свойственным ему обаянием, говорит:

– Ничего, поможем.

Я с трудом сознавал происходящее. Шепилов вроде как-то меня поздравил, и я поехал домой.

Приезжаю, рассказываю Кларе. Она в ужасе:

– Ты что! Зачем!

– А что я могу сделать? – отвечаю, – подписано Сталиным. Тут и отказываться нельзя, и ничего сделать невозможно.

Кроме назначений в приказе говорилось о том, что необходимо готовить Первый всесоюзный съезд композиторов, и назывался срок, когда его надо провести.

На душе было пусто и тягостно, а надо было что-то делать. И вроде бы на следующее утро мне надо идти в союз. Я отправился туда, также не зная, что я там буду делать. Пришёл Арам, он уже тогда был моим другом, несмотря на то что был на десять лет старше меня и занимал высокий пост.

– Ну, – говорит, – сдавать мне тебе нечего.

Конечно, он был очень расстроен. Я пытался его всячески успокоить, уговаривая не волноваться. Ко времени моего назначения было уже опубликовано Постановление ЦК 1948 года, и Хачатурян, естественно, нервничал. Уговаривая его, я заверял моего друга, что буду делать всё, чтобы он не чувствовал неприятностей.

Следом за Хачатуряном ко мне стали приходить люди, предлагать помощь. Одним из первых пришёл Алексей Александрович Иконников, за ним ещё многие. И всё же невероятно трудно было понять, что же мне предстоит делать. Потом постепенно как-то сложилось. Первым делом я сменил секретаря. Это был верный шаг. Тогда секретарём Оргкомитета была Зинаида Александровна, большой любитель бытовых подробностей из жизни артистов. И всё, что происходило у нас в союзе, благодаря ей немедленно становилось буквально достоянием всех. Зинаиду Александровну, правда, я не уволил, а перевёл в Сталинский комитет секретарём музыкальной секции. В союзе же у нас стала секретарём Ольга Владимировна, очень интеллигентный и скромный человек. Благодаря ей стиль аппарата союза преобразился.

Через некоторое время меня к себе пригласил Жданов.

– Ну, как дела? – спрашивает.

– Вы знаете, – отвечаю, – совершенно не знаю, что мне там делать.

– Вам там помогут советами.

Речь шла о Б.М. Ярустовском, который тогда работал в ЦК. И он действительно взялся наставлять меня. В итоге это потом очень печально для меня кончилось. Со мной случился ужасный нервный срыв. Ярустовский сам был очень нервный человек и тряс меня за душу всё время нещадно.

– Самая главная ваша задача, – продолжал Жданов, – организовать сейчас как можно больше поездок. Композиторы должны общаться с жизнью, а не смотреть на свой собственный пуп.

Не ручаюсь за дословную точность пересказа всего разговора со Ждановым, но, признаюсь, довольно долго был в шоке по поводу его рассуждений о композиторах, которые «всё время смотрят на свой собственный пуп и не знают, что вокруг них происходит в жизни». Похоже, что это была главная мысль Жданова, он её много раз повторял. Естественно, что это мне крепко запомнилось, хотя такой бесцеремонный пассаж по поводу художника запомнится, даже если он и не повторён, а сказан однажды. Соответственно и все советы Жданова исходили из главной мысли, а именно: композиторов нужно обратить лицом к жизни. Надо сказать, что при этом он ничего не говорил, как я должен себя вести, и уж во всяком случае не требовал от меня какой-то жёсткой политики, жёсткой линии.