Литературная Газета 6420 ( № 25-26 2013)

– Наверное, придётся пересматривать практически всю линейку гуманитарных учебников, потому что эта сфера сильно связана с изменением образа жизни, мышления, культуры, нравов. И тем более с языком как средством передачи информации.

Между тем я бы напомнила о другом. Если мы не приучаем детей к поэзии, они не будут интересоваться языком, не будут пытаться дойти до сути некоторых фразеологических оборотов, идиом, которые всегда были в русском языке и придавали ему сочное звучание.

Когда упоминалось, что как замечательно, что наши политики научились говорить, давайте разберёмся, о чём они подчас говорят. Я, как редактор с многолетним стажем, могу сказать, что при работе над витиеватым текстом, который произнесённым выглядел очень прилично, уже первая редактура выявляет: нет логики, а вторая – вообще нет смысла. На самом деле человек не произносит ни одной мысли. Он просто вибрирует. И всё.

Подобное находим в официальных документах. Особенно это «радует», когда таким языком написаны ответы на обращения граждан. Граждане из них понимают только, что, в общем-то, их обманули, но обманули красиво и придраться не к чему, а ответить они на это не в состоянии.

Коллеги, надо делать экзамены не только для детей, но в рамках аттестации проводить переэкзаменовку по русскому языку и для чиновников.

ПодготовилВладимир СУХОМЛИНОВ

Послесловие

Конечно, за два часа (столько длился круглый стол) трудно поднять все проблемы нашего родного языка. Возможно, поэтому осталось не до конца понятным, что предлагается сделать в законодательном плане для его сохранения и развития, как поднимать престиж профессии словесника, что конкретно делать на телевидении, в эфире, чтобы убрать разухабистость, которая нередко наблюдаются в бойких (но бессмысленных – по Поллыевой) комментариях радиоведущих, как развивать библиотеки, особенно в глубинке…

Немало других проблем. Хотелось спросить об этом участников дискуссии. Увы, они заседали в одном зале, а журналисты – за стенкой – наблюдали за происходящим на телеэкране. Встретиться после окончания мероприятия сторонам не удалось...

Стихи и проза, мат и пламень...

Только людей, бесконечно далёких от школы (у которых выросли не только дети, но и внуки или вообще нет детей), может шокировать моё признание - люди же, так или иначе со школой связанные, подтвердят: мат стал обычной реалией современной школы.

Сделать школу зоной, свободной от мата, увы, не удалось.

Матерятся не только дети из так называемых неблагополучных семей и не только на переменах: на уроке один ученик может преспокойно "послать" другого, если тот, например, сел на его место или взял его учебник (тетрадь, ручку, et cetera).

Ученик может выразить свои чувства с помощью обсценной лексики и получив свою работу (тетрадь, листок с текстом и т.д.) и найдя в ней не ту отметку, на которую он рассчитывал (а здесь, согласитесь, один шаг до того, чтобы «послать» и того, кто эту отметку поставил). И происходит это в школах самого разного типа: и в обычной районной, и в частной, и в лицее (врать не буду насчёт школ православных: чего не знаю, того не знаю).

Почему так получилось? Кто виноват? Отвечу, как я это понимаю, по порядку. Получилось так потому, что, согласно диалектическому закону, часть не может отличаться от целого: школа – часть общества, а наше общество, то есть все мы, говорим сегодня не просто с вкраплениями мата, а «на мате», как на некоем параязыке.

Во времена нашего босоногого советского детства мат считался языком слесарей-сантехников и грузчиков. Считалось неприличным выражаться в присутствии женщин и детей (такому выражающемуся, например в общественном транспорте, делали замечание: представляю, что сегодня получил бы на свою голову такой замечающий).

Сегодня матерятся мужчины, женщины, молодёжь, дети – все: «от ямщика до первого поэта».

Кто виноват?

Как ответил Порфирий Петрович на вопрос Раскольникова «Кто убил?» – «Да вы же и убили», – отвечу: «Да мы же и виноваты».

Кто «мы»? Да мы же, взрослые.

В проблемах детей почти всегда, если не всегда, виноваты взрослые.

Это мы разрешили себе мат «по совести», перестали с ним бороться, пустили на телевидение, в театр, в литературу (мат в литературе – это, конечно, особый вопрос. Если героями романа являются бомжи или представители золотой молодёжи (духless), наивно ждать, что они будут изъясняться на языке Тургенева и Гончарова. С другой стороны, были же у нас в литературе зэки и солдаты, сидящие в окопе, и как-то обходилось без мата).

Хочу также заметить, что у современных детей другое отношение к мату: для них он не тот «великий и ужасный», которого, к примеру, боялись (стыдились) мы и который, по Слову Церкви, является хулой на Богородицу, – для них он как попкорн, семечки, жвачка.

Для них он как бы мат.

Поэтому они и не чувствуют, что совершают что-то из ряда вон выходящее, общаясь «на мате».

Они не чувствуют, что мат (в системе координации церкви – «сквернословие») – это грех.

А как бы грех не бывает.