Литературная Газета 6422 ( № 28 2013)

вот уже несколько дней, как Вы, вероятно, получили те 25 писем, которые я обещала Вам передать; согласно Вашим указаниям, я вручила их господину Соколину, который так любезно служил нам посредником.

Уступая Вашим настояниям, а также и настояниям господина Соколина и господина Мерле**, признавая обоснованность Вашей просьбы, настоящим уведомляю Вас, что я решаюсь, – после долгих колебаний, – передать Музею последние 50 писем, оставшихся у меня, писем, относящихся к годам 1876–1882; я готова это сделать за ту же цену, что и предыдущие, то есть по 50 франков за каждое, всего за 2500 франков.

Ещё одно: у меня имеются 6 писем, адресованных мне лично, – письма, которые я ценю чрезвычайно высоко, это мой маленький клад. Переговоры с этими господами заставили меня понять, что этим письмам место тоже в Музее, себе же на память я оставлю один или два снимка.

Если Вы также считаете, что место этим письмам в Музее, я их Вам, – с большим сожалением и только потому, что жизнь моя очень тяжела, – уступлю все шесть за 1000 франков. Мне часто предлагали их купить за более высокую цену, я всегда отказывала, и только просьба России может заставить меня расстаться с ними.

Теперь что касается бюста работы Антокольского и фотографий, – одна из которых с надписью рукой моего деда «моей маленькой Жанне», снятая за несколько месяцев до его смерти, – то надо было бы, чтобы один из этих господ пришёл ко мне и мы могли с обоюдного согласия установить цену; эти господа сказали мне, что Вы хотели бы также иметь фотографию моей матери и, что наполняет меня гордостью, и мою, – всё это надо просмотреть.

На сегодня мы ограничимся только письмами; я буду Вам благодарна, если Вы мне ответите по этому поводу, теперь, когда я, с сожалением, повторяю, решилась, я предпочитаю как можно скорее завершить это дело. Немедленно по получении Вашего письма, подтверждающего Ваше согласие, я отнесу документы в Посольство.

Принося Вам благодарность, я буду счастлива, если мне когда-нибудь удастся приехать в Москву, и остаюсь, милостивый государь, полная симпатии и благодарности

Ваша Жанна Тургенева

81, Авеню Моцарта, Париж, 16

P.S. Насколько я помню, в одном из предыдущих писем я Вам писала относительно бюста, что хочу передать его Музею по завещанию; я продумала это и соглашусь, – к моему сожалению, – на то, чтобы он немедленно занял своё место в Музее; я становлюсь благоразумною, – не без труда, поверьте!

Спасибо ещё раз и до свидания.

(Перевод с французского. Печатается с сокращениями.)

Письмо М.М. Пришвина

28 июня 48 года.

Владимиру Дмитриевичу Бонч-Бруевичу к его 75-летию.

Дорогой Владимир Дмитриевич!

В старое время я встречал Вас среди простых русских людей, искателей правды, и знаю, как много Вы сделали в отношении собирания документов о жизни и деятельности этих людей с гениальной совестью: Вы были истинным другом русского народа.

Параллельно с этой деятельностью Вы много потратили сил для собирания документов, относящихся к жизни и творчеству русских писателей, и тем самым Вы стали лучшим другом русского писателя.

Знаю, что Вы и сами писатель, и много сделали ценных литературных работ, и об этом скажут те, кто специально занимается Вашими темами, лучше меня. И, конечно, будет для всех очень хорошо, что они узнают Вас с этой стороны.

Я же Вас знаю с той стороны, которая лучше всего и дороже всего для людей, и это даётся не одними личными усилиями, но и усилиями всех предшествующих нам родных людей: Вы - счастливый избранник их всех — Вы истинный друг и спутник тружеников культуры русской народной совести.

Говорю Вам это от чистого сердца и знаю, что верно говорю я.

Михаил Пришвин.

ПубликацияВ.В. Бонч-Бруевича

* Обращение к послу во Франции вызвано тем, что в Югославии не было в тот период советского представительства.

* * сотрудники советских представительств во Франции.

Сон вулкана

Творчество живущего в Перми поэта Юрия Беликова отмечали самые полярные критики - от Владимира Бондаренко до Евгения Минина. Георгий Гачев сравнивал со "взрывом и прорывом Духа через вязкость энтропии", Андрей Вознесенский углядел в нём «талант шамана, заклинателя и пророка», а Евгений Евтушенко – способность «в отличие от многих почвенников не замыкаться на чувстве родного края и России, а могуче и естественно сливаться с космосом, общим для всего человечества». Он же включил стихи Юрия в антологию «Десять веков русской поэзии».