Литературная Газета 6434 ( № 41 2013)

При разборе спектакля по классической пьесе критики смогут упрекнуть театр в чём угодно, но только не в выборе драматургического материала. Да и критика сама всегда с большим удовольствием разбирает спектакль по классике – есть возможность углубиться в историю постановок и эрудированно поговорить об авторе.

Не надо рыться в потоке современных пьес, искать, выбирать, читать, думать, рисковать, когда есть проверенные столетиями авторы. Достаточно иметь литературный кругозор в объёме неполной средней школы – и ты уже обеспечен репертуаром на всю жизнь.

Карлик всегда заметнее, когда он заберётся на плечи гиганта. Вот так, опираясь на Расина или Софокла, некоторые постановщики кажутся себе высокими-высокими...

Ещё одно огромное преимущество классики над драмой живого автора – её можно изменять, сокращать и вставлять в неё тексты собственного сочинения сколько душе угодно, не опасаясь конфликтов и судебного преследования. Современного автора от этого «сотворчества» охраняет, хоть и плохо, закон. Классикам же остаётся только переворачиваться в гробу, что никого не волнует. Мёртвые сраму не имут.

Переделка пьесы классика или инсценировка его прозы предоставляет постановщику несомненные материальные выгоды. В этом случае появляется возможность не только обозначить своё имя на афише в качестве автора пьесы, но и поставить «своё» произведение в собственном же театре, а также получать за это гонорар (что, кстати, запрещено в государственных театрах многих стран; то есть ставить свою пьесу или инсценировку в своём театре – пожалуйста, но получать за это гонорар – нет). Не беда, если инсценировка по уровню и содержанию лишь отдалённо напоминает классический оригинал: в таких случаях выручает магическая формулировка «по мотивам». Вот и появляются опусы «по мотивам» искажённых до неузнаваемости Мольера, Островского и пр. Будь автор жив, такие деяния подпадали бы под Гражданский и Уголовный кодексы. Но, к счастью, Мольер и Островский покинули нашу грешную землю и могут лишь из горнего мира наблюдать за манипуляциями их инсценировщиков и интерпретаторов. За театральную некрофилию наказания не предусмотрено.

Классическую пьесу, как ни странно, порой ставить легче, чем современную. Классика истолкована и перетолкована, она известна, к ней есть ходы, есть традиция, на которую можно опираться или против которой идти. К тому же классику преподают ещё в школе, не говоря уже о театральном институте, где студенты учатся толковать и ставить драму исключительно на прозе Чехова. К постановке же драм нашего времени надо искать ключи самому, начинать с чистого листа.

Доводы в пользу классического репертуара, как мы видим, вполне объективны и достаточно серьёзны. Вот вам и ответ на вопрос, «Почему ставят классику в разных «новых» прочтениях». Такое положение возможно лишь в условиях, когда театры содержатся государством и, следовательно, могут не слишком задумываться о нуждах и интересах зрителя. Совсем другое дело, когда забота о зрителе становится решающим соображением, скажем, в антрепризных, частных и любительских театрах. Такие театры отставляют в сторону классику и ставят то, что хочет видеть зритель: современную драму.

Поскольку зритель, несмотря на все усилия его воспитать, хочет всё-таки видеть ещё и что-то живое и более близкое к собственной жизни, государственные театры, чтобы не остаться без зрителей (на классику зал наполнить непросто), тоже обращаются к современности, но не к нашей. Мы импортируем сейчас из стран Запада всё: от сковородок до «боингов». Мы теряем веру, что способны производить что-то дельное сами, и верим только в импортное качество. Точно так же театры не верят в своих авторов и в свою драматургию, но со спокойной душой ставят современные (впрочем, обычно тоже уже далеко не первой свежести) зарубежные пьесы, иногда хорошие, чаще посредственные, сделанные искусно, но искусственно, и бесконечно далёкие от нашей жизни и жизни вообще. Так поступают и в Вологде.

Надо понимать и то, что современная драматургия не может развиваться, если её душат за горло. Драматурги перестают писать, талантливые литераторы уходят из драматургии в прозу. Конечно, фраза худрука Вологодской драмы: «От новой драматургии я жду нового героя, нового языка, новых задач, интересных тем» звучит красиво, но, к сожалению, когда такой герой появится и постучится в дверь театра, он найдёт её наглухо запертой. Не хотят театры читать, искать, рисковать. Казалось бы, такой старейший российский театр, как вологодский, естественно, призван служить опорной базой, пропагандистом, экспериментальным центром и питомником современной драматургии, растить её, пестовать, поддерживать. Но нет. Спокойнее ждать и вздыхать, что драматургии нет.