Литературная Газета 6441 ( № 48 2013)

Скоро умрёт.

Станешь кому-то нужен,

Кто-то поймёт.

И с интересом разглядывать

Будешь окно,

Через которое в люди

Вышло оно.

ЭСКИЗ

У них сельдерей на грядке,

У них всё в порядке? Вряд ли[?]

Наивные, я рисую

Тебя на снегу, босую,

И это не всуе (всуе – отнятое у индейца).

Поймал я в лесу лису и

Тебе я её несу, но

Не с целью пошива шубы,

А с тем, чтоб продолжить рисунок,

В котором мы смотрим на стёкла,

На капли,

На точку в небе,

На муху в оконной раме,

На птиц на подъёмном кране, стрелу…

И хребет, как гребень,

Взвивается, дабы не крест нести, а

Бег по пересечённой местности

В поисках неизведанного.

САМОСУД

Разлетается стена –

Бешен.

В голове вина одна –

Грешен.

Пусть мозоли на губах –

Тонки.

И не столь важна судьба

Гонки.

Не в кювет, так поворот

Влево.

И скривившись, шепчет рот:

«Эва…»

Долюбить до правоты?

Чисто.

На путях твоих не ты

Истов.

Боль дороже самому,

Знаю.

Наслаждение? – Тому,

С краю,

В центре мира не один

Ты ли?

Разгораешься, гляди –

В мыле.

А стена стоит и нет

Бреши,

И бренчит кордебалет:

«Грешен...»

ГОРОДСКОЙ РЭП

С её профиля можно чеканить монеты.

Видно, я не один замечаю это,

и она закрывается рукавом, плащом,

лишь бы чем,

впившись в тонкий троллейбусный поручень.

Упаси вас боже писать сонеты

в честь троллейбусной дамы, смешнее нету,

когда ты для неё, хоть в поход идти,

а она для тебя: «Вы выходите?»

Нет, мне на следующей остановке,

Заговаривать, право, не очень ловко,

Может, тему развить о живых в аду,

(а она всё струится к выходу).

Сразу хочется оправдать крушение,

ведь натянутость в отношениях

переплёскивается на лица,

и они начинают биться,

Разлетаясь на тысячи злых осколков,

собираем, пальцам немного колко,

из мозаики сна вынимая знание,

заставляя воспоминанья

Перелистывать тем же пальцем липким

уши, нос, подбородок, глаза, улыбку

(коей не было, то есть там был провал),

видно, взглядом её всё ж перецеловал...

НОРИЛЬСК

Корабль уходит на север,

А птицы стремятся на юг.

И где-то гуляет рассеян

Мой самый изысканный друг.

Надвинув на голову шляпу,

Повыше подняв воротник,

Он мог бы уехать в Анапу,

Но к северу сердцем приник.

Здесь жёны почти что без тени,

Работа – не сонный кисель,

Друзья для души, а не денег,

И люди другие совсем.

Гудят самолётно метели,

Жужжит молодая пурга,

Пускай за окном еле-еле

Проглядывают берега

Рассвета. Полярною ночью

Читает он летний дневник,

В котором таится межстрочно

Его удивительный лик.

Интарик, товарищ из сердца,

В далёкой заснеженной мгле,

Где солнце из маленьких терций

Лежит на холодной земле.

Теги: Современная поэзия

Несостоявшаяся встреча

Бертран Тавернье

- Одним словом, Франция – это всего лишь пара десятков интеллектуалов, – обобщил Тавернье за десертом. – Ещё Паскаль писал: "Уберите их – и Франция станет страной идиотов".

– История тому подтверждение, – добавил Мишель Роговски, французский социолог и переводчик польского происхождения, который собственно и пригласил меня на ужин с прославленным кинорежиссёром. Мишель успевал не только добросовестно переводить на русский наш разговор, но и задавал тон. На мой немой вопрос он ответил: «Да, пара десятков вдумчивых, истинно образованных людей в состоянии повлиять на соответствие масс ими же созданной цивилизации. Ведь у народа одно мнение – мнение народа...»

– Но в конечном итоге мнения избранных растворяются во мнении того, кто приходит и меняет ход истории, – вставил Тавернье.– Истинно образованных людей, как выразился Мишель, у нас не так уж и мало. Проблема в другом. Не каждый из них может самовыражаться так, чтобы общество, власть или другой индивид постоянно ощущали бы на себе его дыхание. К сожалению, природа скупа и на век отпускает ещё меньше. Но именно они своим дыханием, своей особой температурой и создают ту среду, ту интеллектуальную лабораторию, без которой невозможны достижения цивилизации.

– Бертран, ты, кажется, цитируешь мою книжку, – шутливо заметил Мишель.

– Меня уличают в плагиате? – поднял руки добродушный Тавернье.

– Нет, конечно. Это только говорит о том, что я писал правильные вещи.

– Что же, спасибо за комплимент...

В сентябре 2004 года по-парижски погожий вечер и кухня ресторанчика в предместье Сен-Жерменского аббатства как нельзя лучше располагали к непринуждённому общению, философствованию. Мысли приходили легко и так же легко улетучивались. Только одна была скованна и никак не хотела устремляться ввысь.

– Какая? – Четыре глаза уставились на меня.

– Чьё же дыхание мы ощущаем у себя в России, в Армении? – Мои собеседники пошевелили бровями.

– В России одного точно знаю, – озвучил я, – Дмитрий Лихачёв.

Мишель сказал, что с некоторыми его трудами он знаком. Тавернье пожал плечами. Больше на ум никто не приходил, и я поспешил сменить тему разговора, но Бертран опередил:

– А в Армении?

– О, это чудная страна! – оживился Мишель. – Такого гостеприимства я нигде и никогда не встречал. По-моему, там все интеллектуалы!

Тавернье посмотрел на меня поверх своих круглых очков.

– Проблема только в том, чтобы найти среди них, как говорил Мишель, людей вдумчивых и истинно образованных, – вынужден был оправдаться я.