Литературная Газета 6446 ( № 3 2014)

Наша корова Зорька, скотина умная и послушная, словно почуяв близкое расставание с хозяйкой, стала вдруг понурой и печальной, а в тот памятный день под вечер отбилась от стада, да так аккуратно, что тугоухий пастух Кирьян и не заметил, как она убрела в тайгу. Иногда и прежде случалось, что Зорька приотставала от своих подруг на опушке близкой от дома рощи, но только крикнет мама: «Зорька, Зорюшка-а-а!», как тут же слышалось ответное «м-м-у-у-у…» и Зорька неторопливо, словно боясь расплескать молоко, накопившееся за день в её большом розовом вымени, величаво двигалась к калитке нашей ограды, рогом отворачивала деревянный запор и подходила к маме с видом истосковавшейся подруги. И мама радостно гладила её по смолистой с белыми пятнами шее, ласково приговаривая: «Зоря, Зоренька, Зорюшка»… Вскоре из коровника слышалось, как дзинькают тугие струи молока об оцинкованный подойник, как заполошенно кудахчут куры, взлетая ночевать на насест, и что-то недовольно выговаривает красавец-петух последней из отставших хохлаток. И вот уже мама несёт в избу ведро пахучего парного молока, а мы с Иринкой сидим за столом, наломали тёплого хлеба и ждём, когда, процедив сквозь белую марлю вечерний удой, мама разольёт парное молоко по кринкам, а потом до краёв наполнит и наши глиняные кружки…

В тот вечер мама звала Зорьку долго и отчаянно, в ответ ни звука. Уже начинало темнеть, мы кинулись в луга, кричали до хрипоты – без толку. Утром нам помогали искать Зорьку все, кто мог. И только вторглись в тайгу, нашли… Шкура да обглоданная голова – вот и всё, что осталось от нашей Зорьки. Старики определили: напал медведь, ну а ночью остатки Зорюшки изглодало остальное зверьё, водившееся в петушихинской тайге…

Это был удар по всему нашему образу жизни: корова в деревне – почти как член семейства и его кормилица. Из Петушихи нам надо было теперь не просто уезжать, а бежать, и как можно быстрее.

Председатель колхоза Терехов ударился в жуткую панику, ни в какую не хотел отпускать Олега: на носу был сенокос, а следом уборочная страда. Колхоз без тракториста?.. Тут председателю головы не сносить. Терехов предлагал маме от колхоза всё, что угодно: и молоко, и мясо, и муку, и всё, что нужно для пропитания семьи, умоляя: «Ивановна, уважь, ну потерпи до ноября!.. Войди в моё положение… Бедко мне, Ивановна! Спасу нет мне без твово сына, уважь…»

Словно чуя беду, мама не сдавалась. Но беда не любит одиночества: на того, кто в беде, все несчастья валятся.

Из Ленинграда пришло письмо, в котором сообщалось, что в доме на Кировском проспекте, где нам была выделена квартира, взорвалась бомба, пролежавшая долгое время после какой-то из бомбёжек. Дом разрушен. Для нашей семьи подыскивают другую квартиру и, как только подберут, сообщат нам. А пока с переездом надо повременить.

Мама пала духом, а Терехов воспрял, снова загнал Олега на полевой стан, но слово своё держал: колхоз каждый день выдавал нам нужные продукты. Всё бы вроде ничего, живи и жди письма скорого из родного города, но оно не приходило…

Зато однажды, в середине июля, в таёжной глуши, где мы жили, свершилось природное явление, прежде не бывалое, сравнимое с землетрясением, которого никто не ожидает.

Лето было в разгаре. Уже можно было подкапывать молодую картошку, такую сладкую в ту пору! Огород буянил зеленью и обещал богатый урожай.

В тот день стояла необыкновенная жара, небо – чистое, ни облачка, голубое-голубое.

И вдруг на этом огромном голубом куполе, далеко на горизонте, я заметил небольшой чёрный-пречёрный шарик, который летел в сторону Петушихи с невероятной скоростью, с каждой секундой увеличиваясь в размерах и быстро закрывая небо. Это было чёрное, как копоть, облако, впереди которого катился белый вал. В мгновение ока стало темно, как поздним вечером. «Сейчас хлынет дождь!» – подумал я и кинулся в избу.

Но с неба обрушился град, хотя в обычном представлении град таким быть не может. Это было что-то невероятное: с неба под острым углом летели куски льда величиной с куриное яйцо и больше, летели в таком множестве и с такой плотностью, что буквально за пятнадцать минут вся земля стала белой. Резко похолодало. В воздухе пахло снегом.

Картина была ужасной. Не понимая, кто их так сильно колотит, коровы, задрав хвосты, носились по деревне и дико ревели; свиньи, визжа, метались из стороны в сторону; лошади ржали и взбрыкивали, отбиваясь копытами от невидимого врага; успевшие спрятаться куры заполошно кудахтали, гуси отчаянно гоготали; утки крякали. Люди в полной растерянности наблюдали за происходящим из окон, из-под навесов, куда успели скрыться, не смея высунуть наружу и носа.

Град покрыл слоем сантиметров в двадцать всё, что росло и благоухало в огородах ещё несколько минут назад, покалечил немало овец, лошадей, коров и свиней, поубивал множество кур, уток, гусей.