Читаем Литературная Газета 6449 ( № 6 2014) полностью

[?]Мне снилась молодость.

Но, Господи, как долго

Лежал я после, глаз не открывая.

Далёкая. Счастливая, святая…

Когда ещё она приснится мне?

* * *

Не пытать удачу и отвагу,

Не попасть в святые мудрецы,

Чтобы знать, в какую землю лягу,

Я прошёл её во все концы.

Многолюдна долгая дорога –

Не всегда щебечут соловьи.

Сотни лет надеются на Бога

Одноверцы, спутники мои.

Не ко многим ласкова Отчизна

И не всех пускает в закрома.

Что ни век – одна сплошная тризна:

То война, то казни, то чума.

Но они с надеждою сквозь стоны,

Уповая на пресветлый лик,

Отдают бессчётные поклоны

Для небесных и земных владык.

Боги неусыпные, поверьте:

Жить, не умирая, вам, пока

Сотворяет идолам бессмертье

Человечья смертная рука.

Тех людей, что на земле скорбящей

Сквернословят, молятся и пьют,

И кусок насущего пропащим

Вашим вечным именем дают,

И гниют от оспы и холеры,

И прощают подлости врагам,

И сгорают от любви и веры,

Недоступных никаким богам.

* * *

Птенцы широкого паренья,

Покинув дольнее тепло,

Мы в небе ищем вдохновенья,

Едва лишь станем на крыло.

Когда же смерч идёт, летаем

Под крышей тучи грозовой,

И оперение теряем

Лишь только вместе с головой.

Пускай вскормлённые орлицей

Не покидают высоту,

Ни изменить, ни измениться

Не может птица на лету.

Лишь гады мерзкие линяют,

И с каждой новою порой

Из-под коряжин выползают,

Сверкая свежей кожурой.

Спешат из душного закута

На свет явиться поскорей,

Ища угоды и приюта

У новоявленных царей.

* * *

Тепло. Но осень, дорогая.

И как прощально между гряд,

Глазами грустными мигая,

Цветы останние глядят.

Ещё светлы заката соты,

И вечер мягкий, как платок,

Но ледяною позолотой

Сияет утренний восток.

И далеко,

И чернооко

На всю округу,

За Оку,

Клекочет ворон одиноко

На голом каменном суку.

Ещё о языке…

Мы прочь отложим водку и табак.

Вставай со мной, как плотник, за верстак.

И гладь воды, и чащи бурелом

Мы оживляем за одним столом.

Так, не спеша, покойно – не горим –

И о тебе с тобой поговорим:

– Я никогда тебе не изменял,

Не обольщался ласками менял,

Я за тебя стоял, что было сил,

Ни у кого пощады не просил.

Я пел полям с лесами по краям,

Любимым пел и малым сыновьям.

Всё: первый гром и вётлы у реки –

Нам завещали наши старики.

И, потеснясь, впускали на Парнас

Поэты – уж куда не хуже нас.

А дети в прозаических строках

Пусть говорят на разных языках –

Но сохранят, как Божий светлый лик,

Язык отцовский, матери язык.

В эту ночь под густые Стожары

Разбредутся несчётные пары,

Приминая другие следы.

Непонятною сладостью винной

Их затянет уздой соловьиной,

Уведёт до последней звезды.

Это ветер весенний без злобы

Наметает черёмух сугробы,

Словно стелет с небес серебро.

Это ангел цветочного мая

С неба ринется, крылья ломая,

Рассыпая святое перо.

Он тебя обнимает за плечи,

Задувает пасхальные свечи

Долгожданным кадилом клубя.

Это он, как немая картина,

Своего непутёвого сына

И целует, и крестит тебя.


Ольга ДЬЯКОВА


В четыре руки

* * *

Я дверь толкну в густую тишину,

Чтоб чёрный мрамор ночи гладить,

Ваять в воображении одну

Из чутких муз, стихотворенья ради.

Достаточно простора одного

Для глубины такого погруженья.

И больше не тревожить никого,

Ну разве что, волною впечатленья.

Река ли стала зеркалом в ночи,

А может быть, светящееся слово –

Его я заклинаю: "Не молчи,

К тебе по облакам идти готова".

* * *

Встать на корму ночного неба,

Достать ущербный лунный нож,

Не размышлять о тьме Эреба,

Когда в безбрежности плывёшь.

Слова, красивые, как руки,

Сегодня обнимают всех.

И над возможною разлукой

Искрит медвежий, звёздный мех.

Пускаюсь в странную поездку

Под сенью млечных облаков.

А небо сумраку в отместку

Открыло звёзд молитвослов.

Ты говоришь о том, что скрыто,

Непостижимо и темно.

Но озарением добыто

Высот проросшее зерно.

В ЧЕТЫРЕ РУКИ

1

Играем Шопена в четыре руки

И в шахматы вечерами.

Фигуры сходят с квадрата доски,

А мысли бегут кругами.

Вот конь, не спеша, повернул налево.

Ты вскинул глаза – в руке – королева.

Мой взгляд задержался на клетке для птицы –

Она, опустев, начинает пылиться.

2

Глаз жгучих вспыхнули угли.

Вместо прямого ответа.

Я сбросила чёрные туфли

На светлые клетки паркета.

Уходишь, надвинув кепку

И хлопнув дверью со злостью.

Сижу, теребя юбку в клетку,

Словно в этом доме я гостья.

Трогаю листья букета,

Смахнув королевство шахмат.

И хочется вспомнить мне лето,

Но цветы, пожухнув, не пахнут.

* * *

Наверно, ночь сошла с ума,

Бросая льдистые осколки

На холод синего окна,

И сузив глаз сквозные щёлки.

В последний день календаря

Я не спешу листок отправить

В корзину стужи января,

Храня о нашей встрече память.

Но жизнь, приспешница преград,

Перечеркнёт любви страницу.

Нам больше парой не бывать,

Я выпрямляюсь единицей.

И собеседница Луна

Всё в двойственном представит свете,

Как будто лишь она одна

За сумерки богов в ответе.

* * *

Люблю я вторгаться в химеры

Неспешных, античных веков,

Где длинные строки Гомера

Ведут до седых облаков.

Я стала охотницей слова

Бесчисленных лавровых рощ,

Под тучей, нависшей свинцово,

В руинах, украсивших ночь.

В тени, наслаждаясь Элладой,

Открыла запретный родник –

Совпали все выдумки с правдой,

И гений из мифа возник.

Он скажет, что годы и числа –

Мгновенья, присущие дню.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературная Газета

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное