Литературная Газета 6454 ( № 11 2014)

– Нет, я просто прочитал об этом в какой-то газете. Думаю, в консульстве о моём существовании на калифорнийской земле и не подозревают. Стихи, сочинённые на замечательную музыку Василия Агапкина «Прощание славянки», тоже очень часто исполняют. Моя версия этой песни стала весьма востребована. В Англии вышел фильм с участием современного философа Славоя Жижека, где она звучит на английском языке. Фильм, на мой взгляд, на самом-то деле не очень глубокий, но очень популярный в Европе. Во Франции сейчас снимается «Апокалипсис Первой мировой войны», это уже значительно серьёзнее, – там «Прощание…» прозвучит в переводе на французский…

– У вас каждый раз просят разрешения?

– Да, всё очень цивилизованно. Представьте, кинокомпания из Гонконга нашла меня аж через какое-то японское общество, которое знает обо мне всё и даже номер моего нового телефона, который есть только у самых близких мне людей.

– Кто хочет, тот всегда найдёт…

– У вас, Ира, получилась строчка для шлягера. Знаете, мы с композитором Константином Орбеляном написали много лет назад, как теперь говорят, хит. Припев был такой: «Галисес, галисес». Ты идёшь!.. Песенку весело ты несёшь…»

– «Галисес» в переводе с армянского означает «Ты идёшь»…

– Ну да, а люди воспринимали это как имя нарицательное. Я эти слова и оставил на армянском, как Бунин, в «Песне о Гайaвате», где то и дело индейские слова мелькают. Все рестораны России по ней с ума сходили, из окон домов, из автомобилей неслась…

– Вы знаете современную русскую песню?

– В какой-то мере, и это что-то невероятное: «Ты целуй меня везде, я ведь взрослая уже». Полный разгул дерьма, повреждающего детские души. Я понимаю, обществу не до этого. Но и до этого должно быть, потому что песня – очень важная часть человеческого общения, культуры.

– Из тех композиторов, с которыми вы сотрудничали, никто не разыскал вас в Америке, чтобы попросить стихи для песни?

– Евгений Дога, с которым мы часто общаемся, рассказывал, что, когда он сейчас предлагает куда-то песню, в том числе и нашу с ним, ему отвечают: «Это хорошо, но не в нашем формате».

– То есть в переводе на общепонятный язык – «Это – полный отстой»?

– Да. Но дело ещё и в том, что сегодня за всё и всем надо платить, в том числе и редактору. Всё стоит немалых денег. А Дога, Тухманов, Журбин приветствуются разве что на канале «Культура». Для всех остальных они – не в формате. Я много раз пытался говорить в печати о том, что сейчас творят с песней, и был рад, когда прочитал статью Юрия Полякова, которая оказались очень созвучна моим мыслям.

– А помните, как вы расправились с непомерными гонорарами поэта-песенника Леонида Дербенёва? Говорят, что после одного вашего пламенного выступления сверху даже спустили распоряжение урезать гонорары авторам.

– Нет, на самом деле ничего никому не урезали. А в сегодняшней российской действительности названные мной суммы и вовсе покажутся смехотворными. Но я говорил не только о Дербенёве. Я говорил о том, что такие, как Дербенёв, по сути своей, не поэты, они – часть песенной индустрии, явления, из которого выросло то сегодняшнее песенное дерьмо, которое было процитировано выше. А вот, скажем, Михаил Исаковский – да, выдающийся поэт, и его «Враги сожгли родную хату» – песенный шедевр.

– С песнями, в том числе и с вашими, разобрались. А как называется последнее из написанных вами стихотворений?

– Сначала скажу о предпоследнем. «Русский дворянин». Оно написано в начале этого года и посвящено Бунину.

– Почему Бунину?

– Не знаю, вдруг возникло такое вот чувство… Думал о нём, перечитывая какие-то вещи. Листал «Антологию русской поэзии ХХ века». И написалось как-то легко и быстро. Бунин был невероятно впечатлительный человек, даже сверхвпечатлительный. Лик смерти (в том числе и собственной) шёл с ним рука об руку по жизни. И он очень точно выразил состояние ухода дворянства. Он и хотел поверить в «Божье дыхание», и колебался. Поэзия в прозе и проза в стихах – в его собраниях сочинений (редкое дело) печатались вместе. У прозы Бунина есть осанка, парчовая осанка. Удивительно: он был человеком с большим чувством юмора, нет, это была не желчь, как полагали некоторые, а замечательный юмор. В ранних вещах я нахожу его много – это свежая живая проза, а в поздние свои произведения он юмор не впускал. Почему – не знаю.

Однажды у меня случилась удивительная ночь с Константином Симоновым.