Но вузовские «рулевые» выбрали для своих «кораблей» третий – мутный, однако самый привычный путь. Дабы «облагодетельствовать» педагогов, их и перевели на жёсткий режим экономии. Данный подход имел ещё и дополнительный, весьма увесистый плюс – обеспечивал «естественный отбор в искусственно созданных условиях». Ставка, видимо, делалась на то, что многие, не выдержав растущих как снежный ком «требований к профессиональной деятельности», покинут альма-матер добровольно – облегчив тем самым давление на вузовский бюджет. Студенты же их (и, соответственно, ставки) перейдут к более стрессоустойчивым коллегам – готовым, условно говоря, «к тройным нагрузкам за двойную зарплату»…
Имя «третьему пути» было дано лукавое – «оптимизация». Истинное же значение данного термина в вышеобозначенном контексте –
Конечно, официальная директива типа «О проведении эксперимента над вузами» вряд ли существует, однако эксперимент уже давно идёт. Его цель: снизить давление на бюджет за счёт «оптимизации» учебного процесса (т.е. сокращения ставок и увольнения преподавателей – главным образом, пенсионного и предпенсионного возраста), перевода части преподавателей на пол- или четверть ставки и «спонсирования» ими бизнеса по изданию научных журналов.
Как
Навязать расписание с двумя или тремя «окнами»; увеличить как минимум вдвое наполняемость учебных групп; заставить преподавателя заполнять в бумажном и электронном виде огромное количество отчётов и таблиц; сократить материальное обеспечение учебного процесса (книгами, картриджами и т.п.), вынудив нас приобретать означенные «средства производства» за свой счёт. Осуществлять силами студентов мониторинг качества нашей работы, побуждая их информировать деканат о том, «использует ли преподаватель в достаточном объёме современные технические средства, не пользуется ли мобильным телефоном во время занятий…» и т.д.
Потребовать, чтобы мы ежегодно посещали наркологический и психоневрологический диспансеры – с целью получения справок о пригодности к педагогической деятельности и регулярно (независимо от количества десятилетий, в течение коих трудимся добросовестно и «без эксцессов») приносить из полиции справку об отсутствии судимости.
Кстати, министр образования справку о психиатрическом освидетельствовании предоставлять почему-то не обязан, а жаль: хотелось бы получить подтверждение специалистов в адекватности человека, которому доверены судьбы миллионов.
Как видим, на местах делается всё, чтобы педагогу «жизнь малиной не казалась». Чтобы произошёл естественный отбор – и «слабейшие» (ППС с тонкой душевной организацией), не выдержав «обезьяньей работы» и нервотрёпки, ушли бы сами. Это позволит подрасти зарплатам их «уцелевших» коллег – что, в свою очередь, обеспечит и сохранение доходов вузовской администрации: ведь по новым правилам благосостояние управленцев привязано к среднему доходу ППС.
Сегодня педагог остаётся, по сути, «последним бастионом», защищающим
качество образования. «Наполнение» учебного процесса его заботит (возможно, по инерции?) ничуть не меньше, чем наполнение собственного кошелька. В отличие от управленцев он не хочет, чтобы аудитории набивались студентами «под завязку», чтобы сокращались часы на изучение учебных дисциплин, чтобы драгоценное время уходило на бесконечное заполнение электронно-бумажных отчётов, а не на подготовку к лекциям и семинарам. В этом смысле педагог «в одной лодке» со своими студентами. В то время как у вузовских «рулевых» и министерских «капитанов» – своя «яхта». И до судеб «моряков» с утлой «лодчонки» им дела, по сути, нет...