Литературная Газета 6478 ( № 36 2014)

Скорее всего, Лермонтов и покинул университет из-за нелюбви. Той самой нелюбви человеческой, которая преследовала его всю короткую жизнь и с которой в студенческие годы он столкнулся после бабушкиного дома, где его обожали, впервые. Претензии сокурсников смехотворны! Особенно если учесть, что мемуары свои они писали в зрелом возрасте. Значит, подростковые обиды пронесли через всю жизнь. Особенно отличился тот же Вистенгоф, который обвинял Лермонтова в том, что он «та-а-ак взглядывал!», имея в виду какую-то особую «ядовитость» взора. Наверняка большеголовый студент устремлял невыносимый взгляд своих тёмно-карих глаз в такие бездны, что среднестатистическому человеку вынести его было невмоготу.

Автомиф, который Лермонтов творил без передышки, тянется за ним, словно шлейф за кометой. Почему он выбрал миф с отрицательной, как теперь говорят, коннотацией? Думается, виной тому не только фрейдистский контекст отсутствия матери («В младенческих летах я мать потерял») и тоски по отцу, которого Е.П. Арсеньева лишила возможности видеться с сыном. Мы совершенно не осведомлены в том, как формируется личность человека, которому суждён гиперсокращённый даже в сравнении со средним срок жизни. Если верить в предопределение (а Лермонтов верил в него убеждённо), можно допустить, что все процессы в таком организме протекают с огромным ускорением, но и с колебаниями большой амплитуды. Раннее взросление перемежается с инфантильными проявлениями. Среди ровесников подобный человек чувствует себя то как академик в младшей группе детского сада, то как детсадовец в академии. В среде военной этот дискомфорт сглаживается постоянным риском и ежеминутной близостью смерти. Там Лермонтова воспринимали менее болезненно, но тоже нельзя сказать, что безоговорочно.

Если верить легенде, что Лермонтов постоянно приближал собственную гибель (так это выглядело на сторонний взгляд), а на самом деле, повторим, твёрдо знал, что ему недолго предстоит находиться среди живых, многие его поступки, слова и взгляды становятся куда более понятными и даже логичными. Тем не менее биографам и исследователям Лермонтова приходится его постоянно оправдывать. Славянофил Юрий Самарин понял это раньше других. Ему мы и дадим последнее слово: «Пушкин не нуждается в оправдании. Но Лермонтова признавали не все, поняли немногие, почти никто не любил его. Нужно было простить ему».

«Я звук нашёл дотоле неизвестный»… Простим хотя бы за этот невыносимо прекрасный звук , если уж не сумели понять!

Теги: Год Лермонтова

«Мы вступили в новую эру, но этого пока не поняли»

Александр Николаевич Привалов - научный редактор журнала "Эксперт", один из наиболее авторитетных публицистов, последовательно освещающий проблемы российского образования. Мы беседуем о рубеже, на котором находится гуманитарное образование в России, нерешённых задачах и открывающихся возможностях.

– Александр Николаевич, недавно один авторитетный учитель литературы высказался в том духе, что «в нынешних условиях крушения гуманизма» словеснику только и осталось воспитывать себе приемлемых собеседников. А вы каким видите назначение предмета «Литература»?

– Мне не нравится то, что вы процитировали, потому что мне всегда казалось, что цель работы учителя внеположна самому учителю, что учитель – одна из наименее эгоцентрических профессий. Поэтому учитель, который говорит о своей работе, как о чём-то приятном прежде всего для себя, меня несколько фраппирует. Но я понимаю, что это чистоплюйство и не важно, чем человек руководствуется – была бы польза[?] Если ему нравится воспитывать собеседников – пусть воспитывает. А вот чем должна быть литература в школе – важный вопрос. Дело в том, что государственная школа имеет двойное назначение. Школа, с одной стороны, направлена на социализацию младенца (обобщённо говоря) – понятно, что школа не единственный инструмент социализации, но основной. И это правильно.