Литературная Газета, 6495 (№ 05/2015)

Реакция эмиграции была более сложной. Для некоторых выходцев из СССР перестройка стала поводом для злорадства. Вот теперь и вам достанется! Быстро сориентировались те, кто выехал из СССР исключительно по финансовым соображениям. Перемены на родине дали им возможность «ловить рыбку в мутной воде». Они стали наживаться на чём только могли. Появились целые полчища так называемых совместных предприятий, стремительно ворвавшихся на просторы пустых магазинных полок и закрывавшихся из-за отсутствия денег больших и малых производств. Тем более перестроечная власть создала для этого много возможностей. Конечно, были и люди, пытавшиеся влиять на политические процессы в СССР.

В целом же перестройка – мутное время со сместившимися понятиями добра и зла, бедности и богатства, гордости и холопства. Одни только «челноки», десятками тысяч устремившиеся на Запад и готовые продать, обменять всё что угодно – начиная от клюквы, чёрной икры и кончая военными орденами и медалями... В этом мутном потоке самыми активными были вовсе не бедные и обездоленные слои нашего общества. Иногда в памяти всплывают омерзительные сцены встреч с нашими бывшими соотечественниками-попрошайками, для которых родина уже ничего не значила... Вполне объяснима та осторожность, с которой Александр Александрович отнёсся к перестройке.

М.С. Горбачёв. В клубе «206» «ЛГ». 1992 год (Евгений ФЕДОРОВСКИЙ)

– А как восприняли курс на перестройку лично вы?

– Я отнеслась к перестройке с недоверием, поскольку не ощущала в ней чего-то по-настоящему жизненно важного. У меня известия с родины вызвали настороженность. Буйству перестроечных фантазий, заполнивших советские газеты и журналы, не верила. Полной преступной глупостью была идея поставить нашу страну на рельсы рыночной экономики за пятьсот дней. Но самым страшным было не это. К нам в Германию из СССР стали приезжать старые и хорошие знакомые. Разговаривая с нашими друзьями, поражались – люди словно ослепли! Не хотели ничего видеть, слышать, знать.

Отчасти такое их состояние можно было объяснить последствиями долгого проживания в государстве с мощным идеологическим давлением. Сказалось, разумеется, и ухудшение экономического положения в стране во время перестройки. Наконец, было сильное желание зажить другой жизнью. Но при этом люди были готовы расстаться и со всем тем, что было хорошего в советской системе. Честно скажу – было трудно и больно общаться с соотечественниками.

– Если у нас поначалу многие восприняли перестройку с надеждой, то Зиновьев сразу отнёся к ней скептически, утверждая, что её гибельность «очевидна заранее». Из чего исходил он в своём прогнозе, который, увы, оправдался?

– Чтобы реформировать такую страну, какой был Советский Союз, для начала надо было разобраться, с какой страной имеешь дело. Необходимо было принять во внимание весь спектр её специфики – экономическую, социальную, духовную, политическую, культурную, географическую...

– В 1983 году Юрий Андропов, возглавив страну, признал, что правящая партия её не знает. Но и новоявленные реформаторы знали её не лучше...

– Зиновьев не раз ссылался на эти слова Андропова. Шокировало шапкозакидательское настроение и желание расквитаться с «внутренними тормозными колодками», после чего, как нас уверяли, «телега» обязательно понесётся. И она действительно понеслась[?] к обрыву. Александру Александровичу всё это было настолько очевидным, что поначалу ему было даже неловко объяснять людям вполне понятные вещи. А люди-то их не видели! Не хотели!.. За иллюзорные и несбыточные обещания они были готовы распрощаться с прошлым и настоящим великой страны. Выбросить без сожаления, растоптать то, что стоило крови и жизни десяткам миллионов наших сограждан!

– Когда и в связи с чем появился термин «катастройка»?

– Когда Александр Александрович начал писать книгу про перестройку, в нашей семье как тема-рефрен звучало слово «катастрофа». Однажды я спросила мужа: «А ты знаешь, что перестройка по-гречески – катастрофе?» И в этот момент перестройка превратилась в катастройку.