Литературная Газета 6495 ( № 10 2015)

Стогоff-автор пытался разыграть в книге конспирологическую карту, ведь ниша детектива «с человеческим лицом» занята Акуниным и Юзефовичем, а браться за что-то «ментовское» или «ироническое» – совсем уж моветон. Лавры Дэна Брауна, создателя почти интеллектуальных бестселлеров, оказались соблазнительнее мягкообложечного успеха донцовых-марининых.

Мистическая и детективная линии откровенно слабые. Не каждому автору под силу придумать головоломную задачку и с изяществом её решить, ну а «загадочность» в романе совершенно лубочного толка: как если бы сценарист «Улиц разбитых фонарей» в своей работе вдохновлялся газетой «Аномальные новости».

Историю и современность, мистику и детектив уже смешивали в отечественной литературе. Эти компоненты удалось удачно синтезировать Еремею Парнову ещё в семидесятые, когда вышел (и тут же был экранизирован) знаменитый роман «Ларец Марии Медичи» – там действовал инспектор Люсин с примкнувшим к нему историком Березовским. Не остросюжетной ли прозой Парнова вдохновлялся господин Стогоff? Тут даже не нужно проводить генетическую экспертизу – родство очевидно. Опрометчиво рассчитывать, что ремейк повторит славу первоисточника – у эпигонов получается, как правило, хуже.

Теги: Илья Стогoff , Проигравший

За верлибром кроется роман

Максим Страхов. Опыты. Строки разной длины. - Тверь: Герс, 2014. – 80 с. – 500 экз.

В истории русской литературы врачи-писатели – не редкость, однако сочетание земной физиологичности и надмирного парения воспринимается всё же как экзотичное. Молодой врач и поэт Максим Страхов продолжает эту добрую традицию.

Я неоднократно писала о том, как сложно работать с верлибрами. Как трудно сказать ровно столько, сколько надо, как непросто соблюсти меру рассудочности и эмоциональности. Верлибр – это совершенно голое стихотворение. У него нет ни метрических одежд, ни рифмованных украшений, поэтому ему гораздо труднее быть прочитанным. У Максима Страхова верлибры получаются и смот­рятся не как некий эксперимент и форма отдыха от наскучившей силлаботоники, а как искренняя попытка освоения и осмысления мира. Оттого стихи получаются свежими и ёмкими, одновременно взволнованными и глубокими. За каждым верлибром кроется целый роман.

Одиноким осенним вечером

безразлично листаю

телефонный справочник...

Парадокс!

Восемь с половиной тысяч номеров,

а позвонить некому...

Страхов избегает самой главной ошибки многих верлибристов – не идёт по пути умствований и рассудочных афоризмов, а руководствуется исключительно сердечными посылами. Поэтому сердечными и тёплыми получаются и строки:

Вчера впервые

пошёл топить

Муськиных котят.

Не смог!

Сегодня утром

решил поступать

в медицинский.

Ещё одна опасность, подстерегающая верлибристов, – это лишние слова и многочисленные подробности. А нужна лишь острая наблюдательность, помогающая выхватывать главное из гущи событий и выбирать неожиданный, но верный ракурс.

– Смотри, Павлик,

у меня

"невынашивание беременности",

а ещё «инфаркт»!

– Прикольно, Ленка!

А у меня – «рак лёгких»,

«инсульт» и «бесплодие»...

Дети азартно

строили домик

для новой куклы Барби

из выкуренных папой

сигаретных пачек...

Из уст врача Максима Страхова это звучит ещё более зловеще...

Остаётся признать, что «Опыты» Максиму Страхову вполне удались.

Теги: Максим Страхов , Опыты

Вечность по имени Навтциог

Леонид Шимко. Навтцог: Роман. - М.: Вест-Консалтинг, 2015. – 244 с. – 200 экз.

Роман Леонида Шимко "Навтциог" – это книга-путешествие в удивительную Балкарию – гордую землю, где вечность воплотилась в вершине Эльбруса. На той земле живут добрые, отважные люди, которые чтят предков, соблюдают древние традиции и обряды, произносят тосты, молитвы и умеют рассказывать о жизни в танце.

Ещё эта книга – история трагедии небольшого, непокорного народа, рассказанная через трагедии его отдельных представителей – людей, потерявших близких, потерявших дом и любимое дело, потерявших себя[?]

Кроме того, «Навтциог» – это история Адама и Евы, сумевших построить свою вечность где-то там, на белоснежном пике Эльбруса: юной православной кабардинки по имении Мария и пожилого балкарца по имени Адихам, верящего в Тейри. Это история любви, которая оказалась сильнее разницы в возрасте и в вероисповедании, сильнее стереотипов, сильнее смерти.