Литературная Газета 6495 ( № 14 2015)

Я, как и многие, развращён Сетью и в своё время сделал себе немало явных и тайных врагов неосторожными репликами, которые вообще-то можно было не произносить. Теперь, когда моя публицистика исправно поставляет мне врагов без моих специальных усилий, я стараюсь внимательнее следить за собой и не делать врагов попусту. Более того, если враг талантлив, я стараюсь отнестись к его таланту с особой нежностью. Никогда не скажу про хорошего поэта, что у него плохие стихи, если вдруг разошёлся с ним в политических взглядах.

– Чем стали для вас события на Украине?

– Разломом на карте и разломом в душе. У Украины был шанс стать двуединым русско-украинским государством, и даже после первого майдана я не видел ничего плохого в том, чтобы у русских была ещё одна страна, чтобы эти страны между собой конкурировали: где русскому будет дышать вольнее. Вместо этого Украина пожелала стать реактором, перерабатывающим русских в украинцев. Спокойно смотреть на работу этого зловещего реактора нельзя.

Шокировало меня и поведение части нашей «интеллектуальной элиты», которая в ходе этих событий следовала неумолимому и безошибочному инстинкту несочувствия русским. Люди, которые закрыли глаза на одесскую трагедию, на все жертвы донбасской войны и выбрали себе для сострадания одну лишь палачиху Савченко, – это существа с каким-то другим химизмом мозга, и я пока не понимаю, каким образом у нас с ними возможны общее дело, общая литература, общая страна.

– А возврат Крыма?

– Наверное, многим кажется, что «габреляновский писака» должен был во всю глотку орать «крымнаш». А я вначале был против присоединения Крыма. Мне казалось, что иметь под боком даже не дружественную, а просто нейтральную Украину важнее, чем съесть крымского чижика. Но вышло иначе, и в момент, когда «вежливые люди» спустили украинский флаг на здании крымского парламента, стало понятно, что все 60 лет украинской власти в Крыму растаяли, как будто их и не было. Крым намертво прирос к России, и люди, которые теперь требуют его вернуть киевской власти, просто не в ладах с реальностью.

– Вы теперь публикуете мало стихов. Да и не издаёте ничего. Не пишется?

– Я никогда не писал много. Случалось так, что молчал годами. Сейчас жизнь наша сильно взмучена, а для моих стихотворящих клеток это не полезно. Но всё же недавно читал вслух целых 15 минут и обошёлся только теми стихами, которые были написаны в мой «известинский» период. А мог бы и полчаса их читать.

Что же до публикаций, то тут я лежачий камень, никогда не ходил по редакциям с тортиками, не рассылал рукописей. Просят подборку – даю подборку. Издавать новую книжку не вижу смысла. Ради тщеславия можно издать одну. Я выпустил три, и не за свой счёт. Можно ли сказать, что они прочитаны? Мне кажется, нет.

Конечно, непрочитанных авторов и без меня много. Не прочитан мой абсолютно любимый Михаил Квадратов. Не прочитан пронзительный Сергей Шестаков. Не прочитан Константин Рупасов. И Дмитрий Мельников не получил должного признания.

Но за свои книжки я отвечаю сам, и если говорить о гипотетической четвёртой книжке, то я боюсь её выпускать в пустоту. Выход книги должен быть подготовлен. Её должны ждать. Не ждёте? Ну и ладно, будем беречь леса.

– Но вот одно из последних ваших стихотворений, в котором вы относите к молодым поэтам Моторолу, Безлера и Мозгового, буквально взорвало интернет. Больше всех негодовали молодые и «актуальные» поэты. Оскорбились...

– Взрывать интернет мне случалось, но не по этому поводу; если и были обсуждения, то они прошли мимо меня.

Да, было у меня такое полемическое стихотворение. Вряд ли разумный человек поймёт его буквально, хотя легендарный луганский командир Алексей Мозговой, например, и в самом деле пишет стихи. Но я прежде всего намекал на то, что поэзии сейчас приходится конкурировать с несколькими мощными каналами информации, в том числе и со сводками новостей. В этой конкуренции поэзия чаще всего проигрывает, и стихотворцы замыкаются в своей тусовке, устанавливают в свои мозги информационные фильтры и начинают под микроскопом разглядывать «молодых поэтов», зачастую вялых и невыразительных, не замечая слона истории, топчущего их хилые посевы.