Литературная Газета 6518 ( № 30 2015)

Секрет уникальности книг Василия Ливанова для детей – прежде всего в уникальности личности самого автора. «Наследный принц», как его называли за аристократическую, утончённую внешность, он действительно являлся им – по воспитанию, высокой культуре, образцами которой с детства был окружён. Михаил Булгаков, Борис Пастернак… были частыми гостями в доме Ливановых, друзьями отца, Бориса Ливанова. Эталоном в культуре для Василия Борисовича был и остаётся его отец.

Наверное, отсюда – стремление не научить, а рассказать: он пишет так, чтобы было интересно, а вся «мораль» передаётся произведению по принципу наследования – от его создателя.

Отсюда и «многослойность» его произведений: сказки Ливанова о животных по традиции русской литературы могут восприниматься и как пародия на власть, на устройство общества и как невыдуманная история, подсмотренная у обитателей лесного царства.

В отличие от других сказок в книгах Василия Ливанова сильно лирическое начало. Герои его сказок – трогательные, немного наивные, искренние, но главное – любящие. Таков царь зверей из сказки «Самый, самый, самый, самый». Его мир дрожит и готов рассыпаться как карточный домик, пока герой живёт во лжи, и только узнав правду, он, чувствуя её всем сердцем, становится по-настоящему прекрасным и находит любовь. Характерно, что «любить правду» оказывается синонимом «любить других», а также то, что героем этих событий оказывается львёнок, а не взрослый лев, уже, по-видимому, утративший способность отличать правду от лжи.

Казалось бы, что нового можно написать о дружбе. Но в сказке «Любимая игрушка» эти ценности представлены в каком-то новом свете. Автор настолько уверен в душевных качествах своего героя – маленькой девочки, что допускает саму мысль о её «предательстве» только в голове у куклы.

Писать для детей – трудное дело, но этот труд и благодарен, и благодатен. Неслучайно самой известной книгой Экзюпери стала сказка, хотя в основном он писал «взрослую» прозу. Детская книга – это квинтэссенция мудрости, жизненного опыта, той самой культуры, без которой невозможно развитие таланта. И талант в творчестве для детей должен достигать апогея, то есть быть полной луной, пользуясь терминологией Самуила Яковлевича. И в этом отношении юным читателям книг Василия Ливанова повезло.

Наталья КАУЛИНА

Взгляд из картины

Всеми любимый актёр не только пишет детские книжки, но и хорошо разбирается в живописи. Предлагаем отрывок из его книги мемуаров «Помни о белой вороне», посвящённый В.И. Сурикову.

Люблю ли я Сурикова? Ну какой толк говорить: я люблю кислород, воздух, которым дышу? А если не люблю, значит, просто не существую.

Думается, что Суриков – такая же эпоха в русской живописи, как Пушкин в литературе или Шаляпин в театре. И, очевидно, никакой человек, воспитанный в русской культуре, не представляет себя вне связи с творчеством этих гениальных вдохновителей.

Многие художники обращались к русской истории, но мне кажется, что Суриков в этом обращении – явление совершенно особое. Через творчество Сурикова становится понятно, что исторические картины таких, например, выдающихся живописцев, как Васнецов или Репин, – это, пусть высококлассная, но все же только иллюстрация к ис­тории.

Суриков не иллюстрирует историю, он ее как бы заново воссоздаёт. И в этом потрясающая сила его таланта. Творчество Сурикова возникает из глубочайшего перевоплощения. Не просто изображение того или иного персонажа – художник, как великий актёр, умеет на холсте зажить жизнью созданного им образа, а значит, и всей картины в целом.

Это поразительное проникновение во время, в характеры, безошибочное ощущение исторического пространства.

Репин, желая потрясти зрителя трагичностью убийства Иваном Грозным своего сына, заливает холст потоками крови. Самое страшное уже произошло, мгновение остановлено, время не движется. Ужасающее зрелище скорее отвращает зрителя, чем вызывает сострадание. Зритель не может представить себя соучастником происходящего – только невольным свидетелем.

В суриковском «Утре стрелецкой казни» крови нет, она ещё не пролита. Но мы присутствуем при страшной трагедии, ужасающей. Мгновение не остановлено, время течёт через возникшее перед нами изображение, бередит нашу фантазию, во­влекает в происходящее. И мы становимся не просто свидетелями какого-то исторического события, но вдруг являемся как бы его участниками.

Необыкновенна и одновременно обыденна фигура молодого царя – Петра. Это единственный и неповторимый образ в искусстве о Петре Великом.

В живописи (Серов, Ге) царь Пётр – всегда главное действующее лицо, всегда на первом плане. В литературе то же самое: «Медный всадник» у Пушкина, у А. Толстого совсем однозначно – «Пётр Первый». А у Сурикова он на заднем плане. И можно, если не знать достаточно хорошо историю, вообще не увидеть, что этот всадник – Пётр.