Литературная Газета, 6521 (№ 33/2015)

Должен быть прозрачным сам список литературы, рекомендованной для прочтения. Потому что каждый раз возникают дискуссии и по-прежнему неясно, что входит в обязательный перечень, а что – нет. В своё время в реформистском раже из школьной программы выбросили треть произведений – «Белеет парус одинокий», «Сын полка» Катаева, «Детство Никиты» Алексея Николаевича Толстого, трилогию Горького «Детство». «В людях». «Мои университеты». Так нельзя поступать, поскольку эти произведения относятся к азам изучения русской литературы. Они достойны того, чтобы школьники о них знали.

Что-то вытеснено в зону факультатива, что-то оказалось обязательным, и отсюда, повторяю, идут бесконечные дискуссии по поводу непрозрачного списка изучаемой литературы.

Ну и ещё, конечно, очень важно – и это зависит от самих учителей – заинтересовать детей, развить вкус к чтению. Поэтому, когда ко мне обращаются из Челябинска, Новосибирска, Москвы и приглашают в школу провести урок литературы, я стараюсь отложить другие дела, приезжаю и рассказываю. Вот недавно меня приглашал челябинской лицей № 31, он физико-математический, но благодаря таланту учителей там учатся совершенно потрясающие школьники, которые живо, ярко, заинтересованно судят о произведениях, и для меня проводить урок в этом лицее было бесконечным удовольствием. Но, конечно, это подвиг учителей, поскольку государство оказывается где-то в сторонке.

Вообще нужна серьёзная система образования, нужно понять, что такие предметы, как история, литература, русский язык – это не просто какие-то гуманитарные и отвлечённые предметы, а то, что формирует личность, и в этом смысле прежде всего хотелось бы добиться внятности, определённости от государства.

Все должны видеть и знать, какие произведения входят в общеобразовательный минимум, а какие нет, иначе будет бесконечная дискуссия и волюнтаризм в каждом отдельном учебном заведении.

И, конечно, вечная и важнейшая тема – это бедность учителей. Престиж работы учителя резко упал в эти годы. Когда я пошёл в школу, к учителю относились почтительно, сейчас же всё не так. Да и деньги совсем небольшие, особенно в провинции. В Москве легче – здесь всяческие надбавки и прочее.

Главное же – психологическое ощущение, потому что люди, которые идут на эту работу и выбирают эту профессию, не должны чувствовать себя в загоне, наоборот, профессия учителя должна быть уважаемой в обществе.

Затраты на реализацию проекта «Русский глагол» частично покрыты за счёт гранта, предоставленного фондом «Русский мир»

Теги: филология , общество , образование

Дистиллированная проза

Вадим Левенталь. Комната страха. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. – 362 [6] с. – 2000 экз.

В среде стихотворцев есть такое специ­фическое выражение: поэт-миллиметровщик. Это определение, с одной стороны, уничижительное, а с другой – отчасти и уважительное. Означает оно автора, который сочиняет стихи, в которых всё продумано, точно рассчитано и свинчено; размер, образы, язык – всё на своём месте. Произведение выглядит как будто расчерченным на миллиметровой бумаге, которую раньше использовали в своей практике чертёжники и портнихи. Для того чтобы добиться подобного эффекта, необходим достаточно высокий уровень мастерства. Но беда состоит в том, что в сочинениях подобного рода нет настоящего чувства, нет жизни, как в дистиллированной воде, и они не трогают душу читателя.

Такие соображения приходят в голову при знакомстве со сборником рассказов Вадима Левенталя. Конечно, проза обладает иной природой, нежели стихи: у неё свои законы, свои особенности, и термин «миллиметровка» здесь не очень подходит, поэтому воспользуемся определением «дистиллированная проза». С одной стороны, автору трудно отказать в определённом профессионализме: он умеет выстроить сюжет, грамотно обращается с языком, умело передаёт психологию персонажей. Но с другой – он так осторожно пользуется своими средствами выразительности, будто в каждой строке боится сказать что-нибудь не так. Это опасение невольно передаётся читателю, который чувствует себя в жёстких рамках, словно ему предлагают ходить по одной половице. Писатель знает, как не нужно писать, но слабо догадывается о том, как можно. Его стилю не хватает реальной жизни, размашистости, вольной воли. Все пуговицы застёгнуты, шнурки завязаны, корсет затянут так, что трудно дышать.

Конечно, в истории нашей литературной классики было немало мастеров строгого стиля: Тургенев, Бунин, Юрий Казаков, но и они постоянно позволяли себе такие широкие жесты и художественные поступки, которые, собственно, и составляют существо настоящего искусства слова. Вот этого важнейшего начала не хватает прозе Левенталя. Она слишком правильная, лишённая индивидуальности, филологическая, а это препятствует искреннему читательскому восприятию.