Литературная Газета, 6526 (№ 38/2015)

- Так и Есенин был национальным, народным поэтом, которого любили люди абсолютно разные. Не могу не затронуть еще одну тему – смерти Есенина, вокруг которой до сих пор столько споров. А как считаете вы: убили или же самоубийство?

- Для меня нет никаких сомнений, конечно, его убили.

- В библиотеке СТД я видела ваш сборник пьес «Жизнь моя, иль ты приснилась мне»…

- Да, в этот сборник, кроме пьесы о Есенине и современной пьесы «Русская пляска», входит ещё и пьеса о Цветаевой «Тоска по Родине». Её подзаголовок – русский триллер. Действительно, судьба Цветаевой непостижимо ужасна, как и многие русские судьбы. А возникла пьеса как-то очень странно. Я совершенно не собиралась больше писать, так как уже поняла, что за писательский труд получить вознаграждение – кровавые усилия и унижения. Но как-то я шла через фойе после спектакля и зрители, как всегда, бросились ко мне с благодарностью, и кто-то подарил мне книгу Кудровой «Гибель Марины Цветаевой». Вы понимаете, ко мне попадает книга о Цветаевой на спектакле о Есенине! А ведь когда Марина уезжала из России, последний, с кем она простилась, был Есенин! А еще у неё есть поэма, в которой она к нему обращается! И я восприняла это как её просьбу – напомнить людям о ней, рассказать о её жизни так, как у меня получилось о её друге и любимом ею поэте...

- А о чем ваша современная пьеса «Русская пляска»?

- Это произведение о людях, которые пережили 90-е годы. Место действия – Москва. Русские ведь пляшут и на свадьбах, и на похоронах, и нельзя понять, это свадьба или тризна – потому такое название. Моя пьеса – пьеса о растерянных, растерявшихся людях. Когда я писала свою «Русскую пляску» на моем столе лежали мои самые любимые пьесы во всем мировом репертуаре – «Вишневый сад» и «Дни Турбиных. Мне хотелось рассказать об утрате, о лишениях, о том, как «вырубают» сейчас.

- Сейчас такие пьесы очень нужны.

- Знаете, когда я начинала писать свою пьесу о Есенине, русского человека на сцене увидеть было невозможно – шли одни переводные пьесы. Персонаж русский мог появиться, особенно на эстраде и на телеэкране, только в качестве алкоголика или убийцы, на сцене были одни Джоны-Майклы и Мэри. А тут – русский! Да еще гений! Да еще и проблемы, которые касались каждого сидящего в зале. Это же было время испытаний, как и время Есенина-Дункан, та же Россия с теми же испытаниями. Поэтому зал не имел никаких ограничений – это был любой возраст и любая социальная принадлежность. Приходили дамы в бриллиантах, учащиеся ПТУ, интеллигенция, студенты, пенсионеры, кто угодно – реакция была одна. Как важно вовремя разговаривать с людьми о том, что их волнует! Я считаю, что отсутствие современного репертуара на сцене театр уничтожает и разрушает великую русскую актерскую психологическую школу. Без конца играть чужую жизнь… Актер никогда не включит на подсознании актерский аппарат так полно, как он включится при переживании своих проблем, общих со зрительным залом, в сценическом разговоре о том, что касается его страны и судьбы ее людей. Недавно услышала хорошую фразу: «Если не говорить о злобе дня, она станет еще злее». А сегодня говорить необходимо. Но сейчас появилось очень много спектаклей без текста. В драматических театрах танцуют, поют, показывают фокусы – делают все, что угодно, кроме произнесения текста. Очевидно, чтобы никто ненароком не проговорился, я думаю.

- Но вернёмся к Есенину. Ведь у вас не только пьеса о нём, но и книга – «Сергей и Айседора».

- Да, я как-то не могла сразу расстаться с моими героями. Я переехала сюда, где я живу, когда писала эту книгу ( разговор проходил дома у собеседника – прим. ). Буквально через дом – клиника нервных болезней, где последний раз в жизни лежал Есенин. Я знала, что стихи «Клён ты мой опавший» он написал о том клёне, который увидел из окна этой клиники.

- Он написал это стихотворение незадолго до смерти…