Литературная Газета, 6528 (№ 40/2015)

– С моим багажом опубликованного поздновато бояться обвинений. Надо делать своё дело. Часто под объективностью понимают такой подход, когда и нашим, и вашим. В Апокалипсисе сказано: «О! Если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тёпл… то извергну тебя из уст моих». Слегка тёплый – как остывший, но подогретый ужин – способ изложения и называют «объективным», он не встречает обвинений. Но и не вызывает ответной реакции читателей. Зачем же говорить с пустотой? Зачем писать книги, которые даже самому автору нужны только для того, чтобы продвинуться с одной научно-административной ступени на другую?

За что любить Радищева? Даже декабристы, задумывая переворот, чурались его имени. Пугала кровь. Барское чистоплюйство? А почему кровь не должна пугать? И каков на поверку человек, которого не пугает кровь? То, что один писатель-революционер, как Радищев, всю жизнь профилософствовал, а другой, как Максимилиан Робеспьер, успел отправить множество людей на гильотину, не делает их нравственно разными величинами. Обстоятельства сложились не в пользу русского друга Французской революции. При других условиях он мог бы подписывать приговоры. Мог бы и сломаться от нахлынувшей страшной реальности – ведь был очень эмоционален. Но жертвам от чувствительности потенциальных палачей не легче.

– Не секрет, что в книге вы касаетесь интимной жизни своего героя, выставляя её в довольно неприглядном свете, приводя в подтверждение высказывания самого Радищева. Как на ваш взгляд, есть ли для биографа некая этическая черта, которую переступать нельзя, или биограф в данном случае уподобляется врачу, перед коим пациент должен быть абсолютно искренен?

– Если я привожу высказывания самого Радищева, то значит, не «выставляю в неприглядном свете», а констатирую факт, причём устами героя. То, что вы называете «этической чертой», – элементарное ханжество. А в ханжестве мои книги, к счастью, не замечены. Когда я написала «Потёмкина», до редактора добралась некая «потомица» великолепного князя Тавриды. Она очень хвалила прочитанное, но задавалась вопросом: зачем же автор упомянул, что у Григория Александровича и после романа с Екатериной II были женщины? Следовало показать, что светлейший князь до гроба страдал и оставался верен… Ну, или промолчать, блюдя «этическую черту».

Но книги пишутся не для того, чтобы поглаживать «тётушек» по привычным для них представлениям о мире. Любовная жизнь героев создаёт политические и творческие коллизии. Не предпочитай княгиня Дашкова женщин, она не ввязалась бы в заговор на стороне Екатерины. Если бы Радищев со времён Лейпцигского университета не болел дурной болезнью, не свёл благодаря этому в могилу двух жён и не заразил детей ещё в утробе матери, мрачное восприятие мира не отразилось бы на его текстах. Или вы всерьёз полагали, будто он писал о крепостном праве? Сюрприз.

– Вопрос к вам как к историку. На сегодня существует множество версий «исторической правды». Как профессионалы борются с фальсификаторами и почему те набрасываются именно на события, итоги которых кажутся бесспорными? Например, не устают искажать правду о Великой Отечественной войне?

– Громкое и модное слово – «фальсификация». Как профессио­нальный историк я не знаю более тотальной и чудовищной по своим нравственным последствиям фальсификации прошлого, чем та, которая произошла в нашей стране в советское время. Каждый учёный, каждое поколение задаёт вчерашнему дню свои вопросы. А следовательно, передумывает его заново. Значит, и переписывание неизбежно. К несчастью, под «фальсификацией» общество часто понимает изменение привычного взгляда. Применительно к моей книге: долгое время внушалось, что Радищев – герой. Маятник качнулся в другую сторону. Помимо воли придётся выслушать неприятные вещи, как проглотить ложку касторки, и встроить дополнительную информацию в своё сознание. А дальше, как угодно каждому, выводы читатель делает сам. Он имеет полное право не согласиться.

Вопросы о Великой Отечественной войне слишком политизированы. Пересматривать её итоги выгодно тем политикам (а у них есть целый штат журналистов, писателей и историков), которые хотели бы «обезвредить» Россию. С противоположной стороны тоже есть и политики, и историки, и журналисты. А вот правда находится вовсе не на равном расстоянии от них. И не посередине (это к вопросу об объективности).