Литературная Газета, 6532 (№ 46/2015)

Распад не был предопределён, но путь спасения заключался в изменении экономической стратегии. Даже престарелый Брежнев в узком кругу говорил, что «уже 30–40 лет империализм другой, а мы всё ведём свою политику, будто ничего не меняется». Нельзя сказать, что руководство было полностью невосприимчиво к переменам. Во время чехословацкого кризиса 1968 года, афганского (1979), польского (1980) в Политбюро и Генштабе высказывались мнения о непродуктивности жёстких методов управления. Также было понимание, что СССР «взять Польшу на иждивение не может». Колоссальная нагрузка военных расходов осознавалась как неприемлемая. Огромная советская экономика (вторая в мире) могла осуществлять любые великие проекты, но вошла в противоречие с потребностями изменившегося общества. То, что оно выросло на основе достижений советского социализма, делало дальнейшее развитие драматическим: ему следовало отвергнуть своего родителя. Великая революция, создав великое государство, продолжала воздействовать на массы, утверждая традиционное этатистское миропонимание. А повседневная жизнь с её постоянными нехватками, архаичностью пропаганды, ненужными ограничениями и жертвами била по этому миропониманию, требуя перемен. Старая основа экономических связей, созданная в период индустриализации, изжила себя. Но, как и в 30-е годы, царили валовые показатели, оплата труда зависела от объёмов добытого угля или сваренного металла, а интеллектуальная и научная деятельность не входили в систему приоритетных оценок трудовой деятельности. Учёных могли щедро наградить, могли принудить к активной работе, но неслучайно Сталин лично занимался в «ручном режиме» вопросами научно-технического развития: внятного метода стимулирования интеллектуальной элиты не было.

В течение многих лет в СССР росли формы общественного потребления – бесплатное жильё, здравоохранение, образование, дешёвая электроэнергия и т.д. К 80-м годам их объём в потребительской корзине превысил пятьдесят процентов. Наступил предел разумности потребления: больше половины произведённого национального дохода распределялось бесплатно. Это означало, что заработная плата перестала быть основным мерилом жизненного уровня. Люди утрачивали стимул хорошо работать. Это в первую очередь било по наиболее способным и активным. Поэтому уже в последующие годы брежневских времён в Госплане созрело понимание, что от уравнительной системы оплаты труда надо переходить к дифференцированной, а в дополнение к государственному сектору разрешить частный. Предлагалось создание частных предприятий «в сфере услуг и торговли, лёгкой промышленности, в передовых ресурсосберегающих отраслях, тесно связанных с научно-техническим прогрессом». Здесь новый сектор путём конкуренции быстро вытеснил бы нерентабельные госпредприятия.

Первый шаг был сделан в июле 1982 года, когда Брежнев подписал постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР о введении новых цен на хлеб. С 15 января 1983 года вдвое повышалась цена на него и вдвое же увеличивались все зарплаты. Из этого следовало, что население ничего не теряло, но более высокооплачиваемые фактически получали бы значительную прибавку. К тому же дотационное зерновое производство становилось рентабельным и должно было вытянуть мясомолочную отрасль. Активно отстаивал это постановление и М.С. Горбачёв, тогда секретарь ЦК КПСС по сельскому хозяйству.

Однако 10 ноября 1982 года умер Брежнев. Генеральным секретарём ЦК КПСС был избран Ю.В. Андропов, который победил в конкуренции с ближайшим сотрудником Брежнева К.У. Черненко. Горбачёв, демонстрируя лояльность, посоветовал Андропову отложить повышение «хлебных» цен, чтобы не связывать начало деятельности со столь радикальной реформой. Последний советский премьер-министр Валентин Павлов подчёркивал: «Он, конечно, не мог думать в 1982 году, что собственными руками подрубает будущую перестройку».

С каких реформ начинать?

Сошлюсь на разговор Горбачёва и Дэн Сяопина, состоявшийся 16 мая 1989 года во время визита советского лидера в КНР. Касаясь идущих в СССР и Китае реформ, Горбачёв сказал: «Вы начали преобразования с экономики, а мы – с политики, но в итоге придём к одному результату».

Дэн Сяопин возразил: «Мы придём к разным результатам».

В этом коротком споре я вижу ключ к нашей недавней истории.

В мемуарах Горбачёв предпочёл об этом умолчать, хотя Евгений Примаков, сопровождавший тогда генсека, в беседе со мной подтвердил, что такой разговор был.