Литературная Газета, 6535 (№ 49/2015)

– Известно, что в Большом театре, где вы служили с 1958 года, вы исполнили практически все ведущие басовые партии в русских и зарубежных операх. Чтобы накопить столь впечатляющий творческий багаж, необходимо иметь не только талант и отменное здоровье, но и обладать потрясающим чувством самодисциплины. Не зря ведь говорят, что каждый выход артиста к рампе – это тяжкий физический труд, колоссальный расход нервных клеток….

– Наверное, это у меня от отца. Когда в начале войны он пошёл служить, мы вместе с мамой ездили в расположение его части в Чебаркульский лагерь. Помню, меня поразила тогда удивительная атмосфера воинской дисциплины. Тем более что я был парнем, мягко говоря, не слишком управляемым. На военных сборах в Троицке, где мы проходили свои боевые университеты, моё легкомысленное поведение постоянно становилось предметом нареканий начальства, меня регулярно заставляли выполнять подсобные работы: чистить картошку, приводить в порядок нужники и т.д. В Чебаркуле же я тогда, что называется, кожей ощутил, что такое солдатская служба со всеми её суровыми реалиями. К тому же само непростое время диктовало быть более собранным. Конечно, большим потрясением для меня стало начало войны, хотя я в полной мере ещё не представлял себе, в какую беду для страны это выльется. А понимание огромной вселенской беды пришло, когда немцы подошли к самой Москве. Помню, каждый новый день становился испытанием нервов: что будет дальше?

Жила наша семья как все – лишения нас не обходили. Отец с утра до позднего вечера трудился прорабом, стал рано приучать к труду и меня – привёл в столярную мастерскую. Среди детей – а это, кроме меня, братья Николай, Сергей и сестра Галина – я был самым старшим. Жили мы в бараке, и когда отец ушёл на фронт, забота о семье фактически легла на меня и на мать, работницу шахты. Помню, во время войны народ жадно прислушивался к каждому слову Левитана в радиоэфире. А уж как радостно и шумно стали воспринимать его объявления об освобождении городов от гитлеровцев! Именно тогда особенно остро, наверное, впервые в жизни я, ещё, по сути, пацан, стал ощущать свою причастность ко всему происходящему в настрадавшейся от ожидания победы стране. Самым же памятным для меня стало возвращение отца с фронта. Правда, папа был весь изранен, и, честно признаюсь, мы не очень верили, что он выживет, но выжил ведь.

– В спектаклях Большого вам ведь не однажды доводилось исполнять партии фронтовиков…

– Да, в операх Кирилла Молчанова. Это были и старшина Васков в спектакле «Зори здесь тихие», и командир в «Неизвестном солдате». Спектакли пользовались большим успехом у слушателей и пришлись на время, когда в зале ещё сидели ветераны войны, родственники не вернувшихся с неё. Помню, своих героев я не играл, настолько их характеры и поступки органично вплелись в моё творчество, в жизнь. Тем более и возраст совпадал с возрастом героев.

– Одна из ваших коронных партий – Иван Сусанин в одноимённой опере Глинки… Молва свидетельствует, что у вас были неприятности, когда вы решились поменять у вашего героя некоторые слова. Это так?