Ему дарует небо целиком.
И у него распутный ветер в штате.
Ему плевать, что он – папье-маше,
Пяток гвоздей, гнилой оконный штапик.
Восторг его толкает вверх взашей.
Он обернётся вниз, неотразимый,
Какой пустяк, что в пыльном далеке
Ребёнок превращается в слезинку,
Бегущую по луговой щеке.
* * *
Стихом застигнутый врасплох
У здания столовой,
Я делаю обычный вдох,
А выдыхаю – слово.
Не в предвкушении котлет
Раззявлен рот корытом –
Меня в ребро толкает Фет
Сверкающим копытом.
Не жди меня, моё рагу,
Не жди, компот бесплатный.
Здесь муза пляшет на снегу,
Босая и без платья.
Когда бурлит духовный пир,
Не думаешь о теле…
Но всё-таки: двойной гарнир
И две, нет, три тефтели!
В чёрный день просила хлеба
Екатерина ЯКОВЛЕВА,
* * *
Старый дом у реки, где на привязи лодка
Дремлет, носом зарывшись в белёсый песок,
На поленнице кот изогнулся как скобка,
И от солнца горяч его бархатный бок.
Он тягуч, как смола, вечер праздный и длинный,
И купаются мухи в ведре с молоком,
Между рамами окон краснеет калина,
И притихла гармонь под цветным рушником.
Поглядишь – тяжелеют ресницы от влаги,
Вдруг поймёшь, что все истины мира – просты...
Как светло оттого, что из белой бумаги
Распустились на старой иконе цветы...
Во дворе пахнет сладостно скошенной мятой,
Тонконогая лошадь вдали на меже,
Я была здесь такою счастливой когда-то...
Здесь теперь меня нет. И не будет уже.
* * *
В чёрный день просила хлеба
Я на паперти.
И послал мне старец с неба
Стол со скатертью.
И отрезал половину
Хлеба свежего.
Бес меня толкает в спину
Зло и бешено!
Добрый хлеб тот отодвинув –
Обесценила.
«Мне не нужно половину.
Дай мне целое!»
Небо мне – как на замочки
Дверь закрытая...
Молвил старец:
«Что ж ты, дочка?
Видно, сытая...»
И исчез – как будто не был,
Только видится:
Белый снег, как крошки хлеба,
С неба сыпется...
* * *
Пролистали последние главы
Года старого, заперли дверь.
Ради нашей с тобою забавы
Лишена жизни юная ель.
Поутру разбредаются гости,
Свечи слепнут, допито вино.
Только ветер зашёлся от злости,
Горсти снега швыряя в окно.
Мы же чуда не ждали, не так ли?
Не признаюсь, и ты промолчи...
Мы с тобой в этом глупом спектакле
Так бездарно сыграли в ночи!
Осыпается тёмная хвоя,
Отгорел фейерверков пожар...
От глухого предчувствия горя
Бьётся вдребезги ёлочный шар...
* * *
От чувства счастья просыпаться,
Всех прежде зорь, всех раньше птиц
Ступнями чуткими касаться
Скрипучих тёплых половиц.
Прильнуть к окну, где скоро былью
Рассвету стать – ликуй, встречай...
И видеть: опадает пылью
Увядший в вазе Иван-чай.
* * *
Понемногу уходишь.
Не сразу, а так –
Всё по капле одной, по крупице.
Свет идёт за тобой, опускается мрак
И слетаются снов вереницы.
Ты уходишь.
Угрюма безмолвная рать
Твоих книг на моей пыльной полке,
С каждым днём всё трудней в простынях отыскать
Мне твой запах смородинный, тонкий.
Не препятствую.
Только смотрю не дыша:
Отступает тепло постепенно.
Так, должно быть, уходит из тела душа,
Или кровь утекает из вены...
Не позволишь надежде дурачить меня
И подаришь билет на забвение...
Жить на ощупь отныне до крайнего дня,
Мы теряем любовь, словно зрение.
* * *
Маленький любимый человек,
Чьи глаза не устают светиться,
В жизни первый раз увидев снег,
Хочет им со мною поделиться.
Крепко мокрой варежкой схватив
За руку меня, идёт, несмелый,
Мы молчим, дыханье затаив,
Будто сон нам снится белый-белый.
Не могу сдержать счастливых слёз,
Видно, я была совсем слепая..
Мимо этих сказочных берёз
Раньше шла я, их не замечая.
Белый снег, как ангела крыло,
Белый цвет сейчас всех красок ярче,
Я учусь у сына своего
Видеть этот мир совсем иначе.
Бог всесильный время подарил,
С лёгкостью перевернув рукою,
Как часы песочные, весь мир,
Перед вновь прозревшею душою.
Плакали чайки
Плакали чайкиОтрывок из повести
Литература / Литература / Россия неизвестная
Антипин Андрей
Теги:
современная прозаВ последнее время Иван Матвеевич не признавал в теперешней жизни своё, родное: будто вернулся после разлуки, а дом постыл, не радуют ребятишки, не ласкает жена… Либо сама жизнь пошла дугой, либо он весь проигрался и ходит под небом, как под игом?
Эту мысль он выбрал однажды, словно перемёт из реки, и с той поры не знал, чему верить.
Он и раньше-то не пил – выпивал, тут же и вовсе прижёг болячку и даже по субботам не мордовал Таисию, не обращал её внимание на нужды рабочего класса. Но и когда всё же подступал повод – привезут ли дрова, а не то с пенсии слупит сотенную или, как нынче, ударит святой праздник, – то не было на сердце отрады, ровно клевал потравленное зерно.
– Да, выжучил ты, Иван Матвеевич, свою цистерну! – с грустным смешком опрокидывал стопку кверху донышком, к неверной радости Таисии.
Тошно, хоть в петлю лезь!