На рубеже веков печальное пророчество Лихачёва едва не сбылось. Сегодня люди осознают, что для выживания нужны не только чистая вода и натуральная пища. Но также чистая речь, естественная эстетика, классическое искусство без «усилителей вкуса». Подъём культорозащитных движений, в том числе нацеленных на скандал, предсказуем. В своё время активисты Гринпис тоже довольно жёстко защищали природу.
– Напрашивается вывод: в целях экологии культуры нужна цензура? Неужели академик призывал к этому?
– Вовсе нет. Однако, будучи в целом мягким человеком, Дмитрий Сергеевич умел быть весьма жёстким, когда речь шла о загрязнении истоков культуры – классики, народного искусства, языка. Он был поборником духовных, семейных ценностей. И если бы он был жив сегодня, то встал бы в один ряд с противниками выставки фотографа, который вдохновляется наготой несовершеннолетних. И ещё: при всём искреннем уважении к экспериментам наших музейщиков, не думаю, что Дмитрий Сергеевич оценил бы интрузию образа трупа в пространство традиционной музейной экспозиции.
– Вы не хотите, надеюсь, сказать, что в болгарском архиве Лихачёва найдены призывы академика подбрасывать в театры свиные головы?
– Ни в коем случае. Истории с обливанием экспонатов мочой, с разрушением барельефа Мефистофелю придуманы как раз для того, чтобы скомпрометировать общественные движения, выступающие за экологию культуры. Но я уверен, что Дмитрий Сергеевич был бы возмущён, к примеру, тем, как произведения русской классики ставятся на подмостках некоторых современных театров.
Об интерпретации классики
– Вообще-то Лихачёв выступал за свободу творчества.
– Безусловно. В том числе он отстаивал право художника донести свой замысел до аудитории – без помощи навязчивых толкователей.
Дмитрий Сергеевич призывал защищать классику. И прямо называл, что именно ей угрожает. Во-первых,
– Дмитрий Сергеевич опасался абстракционизма и сюрреализма?
– Да, академик Лихачёв не боялся назвать короля голым. Сегодня зрители, вслед за ангажированными искусствоведами и критиками, стыдятся говорить о своём неприятии современных «арт-практик». Особенно в последние годы, когда произведения провокативного современного искусства (вроде маринованной акулы Дэмьена Херста) начали стоить на рынке бешеных денег. Но он предупреждал и о четвёртой угрозе, ещё более страшной. Это недобросовестная интерпретация классики.
Авторская интерпретация классики попросту необходима при переводе произведения с художественного языка литературы на новый язык – например, театра или кино. Ведь у современного театра и кино собственные уникальные художественные возможности, которыми не могли располагать Пушкин или Гоголь. Это даёт интерпретатору восхитительную свободу со-творчества, позволяет глубже и ярче раскрыть замысел классика. При условии, конечно, что интерпретатор не ленится читать дневниковые записи, черновики, письма того же Пушкина или Гоголя, чтобы вникнуть в его подлинные смыслы. В этом случае происходит то, что Михаил Бахтин называл восприятием ценностного центра автора.
Но нередко современному интерпретатору попросту лень совершать это путешествие в мир ценностей классического автора. Ведь он полагает себя с Пушкиным на дружеской ноге, с Гоголем запанибрата. Зачастую интерпретатор убеждён, что лучше самих авторов понимает смыслы их произведений.
Здесь происходит постмодернистский отрыв новодельного креативного конструкта от изначального ценностного содержания классики. Пользуясь брендом Гоголя, современный постановщик создаёт собственное произведение. А там непременно меняются местами сакральное и профанное, высокое и низкое, ценности и симулякры. Именно это составляет суть художественного метода тех, кто на театральных сценах торгует расчленённой классикой.