Литературная Газета, 6580 (№ 50/2016)

На эти темы Александром Щипковым написаны как публицистические работы (со многими он выступал на страницах «ЛГ»), так и научные статьи. Книга «До и после политики» создана на стыке жанров. За политическими эссе в фирменном «шахматном» порядке следуют короткие истории мемуарного типа.

Читатель как бы воочию видит парадоксы советского времени и наступление «эпохи» массового потребления, знакомится с авторским отношением к «бардовской культуре» и русской интеллигенции, узнаёт, почему российское экспертное сообщество делится не на либералов и консерваторов, как принято считать, а на постмодернистов и традиционалистов.

Над размышлениями писателя царит свежий аромат любимой автором Тарусы, где читатель вместе с ним встретит Яблочный Спас. Будучи почётным гражданином Тарусы, Александр Щипков, используя только свои возможности, добился установки в городе памятников герою Великой Отечественной вой­ны генералу Ефремову и открывателю «бронзового века» русской литературы поэту Николаю Заболоцкому.

В подтексте книги – авторское желание уберечься от двух крайних искушений: подчинить душу политическим стихиям или, напротив, бежать с «поля боя». И то и другое его не устраивает. Ведь, как известно, если мы совсем не занимаемся политикой, то политика занимается нами.

Игорь Северов

Вечный зуд

Вечный зуд

Общество / Общество / Критика критики

Попов Вадим

Теги: Анатолий Иванов , Вечный зов , роман

Загадочная история произошла в «Независимой газете»

В приложении «НГ-ex libris» – опубликован обширный, остро критический материал, жертвой которого стало произведение, опубликованное в 1970 году, автора, скончавшегося в 1999-м. Речь об Анатолии Иванове и романе «Вечный зов».

Удивителен и выбор объекта исследования, и отсутствие какого-либо информационного повода. Никаких юбилеев, связанных с персоной Анатолия Степановича Иванова, в календаре нет, дату первого издания книги тоже связать с реальностью не удалось. Может быть, автор статьи, услышав краем уха о прошедшем недавно 80-летнем юбилее Александра Иванова, перепутал поэта-пародиста с писателем-почвенником? Вряд ли…

Скорее представляется, что критик Андрей Кротков руководствовался в выборе темы не привычной логикой газетчика, а мощным эмоциональным импульсом неясной природы и непреодолимой силы. Даже по стилю изложения, по интонации, торопливости слога представляешь, сколь внезапным для самого автора стало желание заклеймить позором одного из самых популярных советских писателей. Есть даже что-то инфернальное в непропорциональности осуждающего пафоса, в множественных ударах острым предметом по беспомощной жертве:

«Литературная жвачка, трактующая привычные темы и сюжеты доступным неискушённому обывателю языком <...> Иванов неважный стилист, хотя язык его романов, подчинённый повествовательным задачам, нельзя назвать тусклым и унылым – он скорее никакой, ровный и однообразный, как домотканый холст<...> Событийный поток романов Иванова захлёстывает читателя с головой; барахтаясь в нём и стараясь не захлебнуться, читатель не замечает, что поток этот отнюдь не кристально чист – скорее мутноват, и не равномерно глубок – изобилует мелями и перекатами…»

Применительно к характеру изложения впору говорить даже об аффекте пишущего. Ведь в нормальном состоянии профессионал (коим не может не являться автор «НГ-ex libris») посчитал бы сравнение с домотканым холстом – комплиментом, грубой лестью Анатолию Иванову. Потому что всякий крупный литератор как раз и старается добиться этой «домотканности холста» – то есть простоты, ясности, неманерности.

Смущает и то, что Андрей Кротков, рассуждая о стилистических особенностях прозы Анатолия Иванова, сам не являет читателю образцового стиля. Будь автор критического текста в уравновешенном состоянии, наверняка бы посчитал безвкусицей свою громоздкую метафору, где в потоке романов барахтаются, захлёбываясь, читатели, да к тому же поток этот и неравномерно глубок, и мутен, и даже «изобилует мелями и перекатами».

Однако Андрей Кротков не садится на эту мель, а энергично движется дальше в своём надрывном обличении: