Литературная Газета, 6583 (№ 03/2017)

Один только вопрос возник по завершению чтения: зачем журналу «Октябрь» потребовалось публиковать эту повесть, адресат которой неясен - то ли дети предподросткового возраста, то ли их родители? Наверное, просто понравилась и ностальгию вызывала по восьмидесятым прошлого века, по детству. Но возможно, есть у редакции и надежда – с помощью Эдарда Веркина привлечь самое зеленое поколение читателей. Что ж, кто знает, может быть и получится – ведь есть и электронная версия журнала.

Виктор Лихоносов.  Позднее послесловие. "Сибирские огни", 7-2016

У В.И. Лихоносова все хорошо: и слог, и лиризм, и чистота языка. Одним словом – талант. Только мне как читателю мешает самоощущение автора, которое проступает из-под текста, а не из подтекста (простите за каламбур) – В.И. Лихоносов ощущает себя живым классиком. Советским. В. С. Маканин. и А А. Ким тоже ведь оттуда. Но Маканин постоянно меняющийся писатель при сохранении основы, а поэтический А Ким просто вневременной. Лихоносов же - золотая пчела в янтаре.

Тем интереснее было прочитать повесть «Позднее послесловие», в которой писатель перешагнув через пятьдесят с лишним лет, возвращается к очень известной своей повести «Чалдонки», чтобы сделав шаг назад, оказаться в нашем времени.

Получилась у него так называемая «метапроза».

К « Чалдонкам» В. Лихоносов прибавляет две маленькие повести (или большие новеллы). «Мне порою казалось, что и заставил меня дописать забытую читателем простенькую повесть «Чалдонки» кто-то неведомый. И рукою моей водил кто-то такой же..»,- признается он. В первой новелле герой повести, ставший уже пожилым человеком, приезжает в тот же дальний поселок Остяцк, где когда-то побывал в давние советские годы студентом со строительным отрядом, потому что хочет повидать Оньку и Клавку, тоже давно уже пожилых и которых читатель воспринимает сначала как вымышленных героинь. Но во второй новелле в те же места приезжает уже сам писатель и мы узнам, что имена девушек и сами девушки вполне были вполне реальными : «Уже в Барабинске чувствовал я себя неудобно: а чего я еду туда, где жили мои герои, чуточку придуманные, обласканные и искаженные моими мечтаниями? «Чалдонки», чего доброго, кто-то прочитал в двух номерах «Литературной России», газету выписывают для школ и клубов, и как я стану выкручиваться?».

Что влекло писателя? Некое чувство вины перед живыми людьми, судьбами которых он по-писательски распорядился? Или несбывшееся? Ведь талантливый человек раб своего таланта, заставляющего порой отрезать от своих чувств самое нежное, чтобы вложить это нежное в роман или повесть?

Но поздняя встреча с Остяцком, Ургулем и рекой Тарой открывает читателю, если не цель поездки (она так и остается смутной), то замысел души героя (автора) – он жаждет возвращения не в прошлое, не в свою молодость, а возвращения к утраченной п о д л и н н о с т и. Возвращение состоялось... надолго ли? Вслушаемся в слова самого писателя: «целый час, пока ждал поезда, все, что читал и о чем думал, тайно, глубоко сравнивалось с тишиной и сиротством двух деревень — Остяцка и Ургуля. Под потолком в фойе вокзала пестрели картинки в телевизоре, на скамейках кто-то, торопясь к прибывшему поезду, побросал газеты и журналы, и то, что мелькало с экрана, и то, что печаталось в цветных газетах и сверкающих лоском журналах, казалось чужим, пустым, даже оскорбительным».

Неужели состоялось всего лишь на час?

Владимир Лорченков.  Гавани Луны. «Урал», 2-2016