Литературная Газета, 6591 (№ 12/2017)

Разведённые судьбой и разделённые географией, они практически не общались. Август 1991 года, казалось, окончательно развёл друзей. Если Мстислав Леопольдович с юношеским энтузиазмом приветствовал либеральную революцию в России, то Борис Александрович воспринял её как начало национальной катастрофы. Когда в октябре 1993 года в Москве горел Дом Советов, Чайковский всю ночь стоял у окна, глядел на полыхающее зарево и курил папиросу за папиросой. После этого он почти ничего не написал и не ответил ни на одно приглашение бывшего друга, регулярно концертировавшего в столице. В начале 1996 года Борис Чайковский умер в бедности и забвении.

Весть о смерти Чайковского настигла Ростроповича в Америке. Вдова композитора, вернувшись с похорон, обнаружила у входной двери корзину с пламенеющими розами и конверт с текстом, отправленным Славой по факсу. Читать без слёз его было невозможно. Как он опоздал, как он преступно опоздал!

Дело в том, что незадолго до скоропостижной кончины Бориса Александровича Мстислав Леопольдович в интервью автору этих строк в своей московской квартире обещал, что в следующий приезд сделает всё, чтобы помочь Борису. Он планировал вернуться через месяц. Кто же мог предвидеть такой внезапный исход!

Интервью записывалось ранним утром 1 января 1996 года за два часа до отлёта во Францию. У подъезда уже ждала машина, а Ростропович всё говорил и говорил…

Он подробно рассказал про тот мартовский концерт 1964 года в Большом зале консерватории с триумфальной премьерой Виолончельного концерта Бориса, когда к нему в артистическую пришёл взволнованный Шостакович и характерной скороговоркой попросил: «Слава, дайте мне, пожалуйста, Борину партитуру, я хочу изучить эти нечеловеческие красоты!» (А Боре пришлось спасаться бегством от поклонников, шумно поздравлявших его с победой над учителем.)

Он рассказывал о том, как пытался открыть западным слушателям творчество своего друга, но силы были уже не те. «Мне легче пятьсот раз сыграть Концерт Дворжака, чем один раз – Бориса», – жаловался он автору этих строк. – Это же летящий на тебя метеорит! Его можно укротить только молодой силой».

Захотелось спросить, а почему сегодня молодёжь не включает в свой репертуар этот виолончельный шедевр? «Не просто шедевр, – поспешил он уточнить, – это бриллиант в алмазной короне. Ничего подобного в музыкальной литературе не было и не будет. А молодёжь не знает о его существовании. Это наша вина. Но я всё же надеюсь, нет, не на себя – на справедливый суд истории. С исключительными шедеврами бывало, что они долго ждали своего часа. Наверное, для Бориса этот час ещё не наступил. Но наступит, вспомните меня!» Он сыграл-таки этот Концерт – как дирижёр, а солировал его ученик Иван Монигетти. И сделал запись за свой счёт.

10 сентября 2005 года, в день 80-летия со дня рождения Бориса Александровича, его московская квартира содрогалась от смеха – это Ростропович рассказывал самые памятные эпизоды из своей жизни про юбиляра, про любимых учителей: Шостаковича, Прокофьева, Мясковского, Шебалина…

Собравшимся не хватало мест. Столы ломились от невиданных яств и напитков. «Всё Славка притащил. Это в его духе», – оправдывалась перед гостями скромно живущая вдова. Кто-то спохватился: разве на поминках столько смеются? Маэстро отпарировал: «Боря нас поймёт, он был весёлый человек, и вспоминать его надо весело. Хотя почему «был»? Он здесь, просто вышел покурить…»

Вот один эпизод их весёлой дружбы. В начале 70-х Ростропович, вернувшись с гастролей, звонит по привычке другу: «Что поделываешь? – Ничего особенного: сидим, водку пьём. – С кем же? – С гением кино Андреем Арсеньевичем Тарковским. – Я тоже хочу с гением выпить. – Приезжай, нальём».

Приехал, нет, примчался, пытается произнести тост: «За живых гениев музыки и кино!» Обычно сдержанный Тарковский шумно протестует: «Я не гений. Здесь только два гения…»

– Хорошо, – соглашается трезвый Ростропович: – Выпьем за двух настоящих гениев и одного будущего. Боря, ты согласен?

– Не согласен! – громко возражает молчавший до того Чайковский. – Здесь один гений – это ты!

Дискуссия затягивалась, водка застаивалась, никто не хотел быть гениальным при жизни, наконец решили договориться на том свете.

10 сентября 2005 года Ростроповичу оставалось полтора года до собственного 80-летия (27 марта 2007 года) и один год и 7 месяцев до кончины (27 апреля 2007 года).

Казалось, этому искромётному жизнелюбу не будет износу. Он сыпал шутками, тостами, комплиментами. В разгар застолья молодая пианистка Ольга Соловьёва попыталась выразить Мстиславу Леопольдовичу признательность за то, что благодаря ему наше телевидение впервые за последние пятнадцать лет вспомнило композитора Бориса Чайковского. «Вот черти! Не умеют ценить своё!» – в сердцах отозвался Ростропович.