Литературная Газета, 6592 (№ 13/2017)

– Алёш, ну почему дети руководителей страны покидают её. Дочь Сталина, дети и внуки Хрущёва? – спрашивала я мужа. – Может быть, есть какие-то тайны, которые они знают, а мы не знаем?

– Ну вот заодно сама и спросишь, – ответил мне Алексей.

Ужин проходил в центре Москвы, на Новослободской, в просторной квартире, обставленной мебелью из карельской берёзы.

Таккеры пришли вовремя и, несмотря на длительный перелёт и 8-часовую разницу во времени, были очень оживлёнными. Когда нас знакомили, мы начали говорить по-английски, но его жена Евгения вдруг неожиданно для нас перешла на русский. Её муж, как человек много писавший о России и работавший в наших архивах, тоже понимал русский.

– У меня русские корни, – объяснила Евгения с едва заметным акцентом.

– А у вашего мужа тоже русские корни? Он говорит по-русски так же, как вы?

Мистер Таккер улыбнулся и сказал, что понимает лучше, чем говорит. И как только разговор зашёл о политике, тут же перешёл на английский.

В новой квартире, которую Юлия получила в недавно отстроенном цэковском доме, было очень мило. Хозяйка была общительным человеком. Она работала в Театре Вахтангова, и у неё дома собиралась московская элита – актёры, художники, политики, музыканты.

Поначалу все разошлись по квартире и общались, так сказать, по интересам.

В «актёрской» группе обсуждали новые спектакли, готовящиеся к постановкам пьесы, режиссёрские замыслы.

В «экономическом» углу известный депутат и экономист Николай Петрович Шмелёв, бывший муж Юлии, с которым она оставалась в хороших отношениях, вдохновенно рассказывал о знаменитой тогда депутатской межрегиональной группе.

Потом хозяйка пригласила всех за стол, и все споры-разговоры сразу же стали общей темой.

Поскольку главным гостем оказался 70-летний Роберт Таккер, то мнение американца о Сталине, Хрущёве и роли того и другого в истории страны оказалось в центре внимания.

Нам, 35-летним, были интересны эти люди: они жили во времена Сталина, лично знали Хрущёва, кто-то из них пережил войну, кто-то рассказывал об эвакуации, а кто-то – о годах репрессий.

Вдруг Евгения Таккер, оглядывая сверкающую янтарём мебель из карельской берёзы и дотрагиваясь до тарелки знаменитого Кузнецовского фарфора, громко произнесла:

– Я вспоминаю, как у нас всё это реквизировали, когда родителей репрессировали. Вывезли всё: мебель, фарфор, мамины драгоценности, даже одежду. Мы остались голые и босые…

Боже, подумала я. Наверное, она из «бывших», дворянка. Она же сказала, что у неё русские корни. Как интересно. Надо бы расспросить её об этом подробнее. И как бы в продолжение темы, в надежде на волнующий рассказ, я спросила:

– А кто были ваши родители?

– Мы жили в Доме на набережной, – гордо ответила Евгения.

Мне этот ответ мало что объяснил. – А кем они были, ваши родители?

– Они были революционерами.

Этот ответ поразил меня ещё больше.

– Я не поняла, а кем они были... – я искала точное слово и, так и не найдя его, сказала, – по профессии?

Мне хотелось услышать необычную историю о жизни необычной семьи, с родовой мебелью, фарфором, драгоценностями, в которую ворвались революционеры и всё конфисковали.

– Они были, – твёрдым и уверенным голосом, негодуя на мою непонятливость, произнесла Евгения, – они были профессиональными революционерами.

– А как это – профессиональные революционеры?! Это что, работа такая? Я правильно поняла, что революция была их профессией? – теперь и мой голос зазвенел.

– Да. Они делали революцию в России.

– Откуда же у них тогда был фарфор и драгоценности? Нас в школе учили, что революционеры были бедные и помогали бедным.

За столом повисла пауза.

Но дочь профессиональных революционеров ничто не могло смутить.

– Тогда это конфисковывали у врагов революции…

– Расстрелянных врагов революции, – добавила я. – Но ведь всё это было не ваше. Вы всё это получили, после того как это отобрали у арестованных, у расстрелянных, разве нет? Я была в Доме на набережной. Там в некоторых квартирах до сих пор стоит конфискованная мебель с инвентарными номерами на задних панелях. У вас была такая же мебель с инвентарными номерами?

Теперь уже за столом установилась просто-таки гробовая тишина. И даже всё прекрасно понявший профессор Таккер, вместо того чтобы защитить жену, смущённо молчал.

А эмигрировавшая в США дочь профессиональных революционеров обиженно замкнулась в себе, поскольку, видимо, была убеждена, что всё это – от старинной мебели до столового серебра, отнятое и украденное профессиональными революционерами у бывших владельцев, – должно было по праву принадлежать её семье.

Давай сюда свои привилегии, гад!

В августе 1991 года, когда на Лубянской площади часть негодующих и жаждущих демократии граждан стаскивала с пьедестала обмотанную верёвками статую Феликса Дзержинского, которого правильнее было бы назвать Феликс Кровавый, другая часть, услышав крик: «Айда брать ЦК!», нестройными рядами ломанулась на соседнюю Старую площадь.