Литературная Газета, 6598 (№ 20/2017)

Демонстрационное всезнайство и демонстрационный нигилизм – две обязательные стороны пошлости. В безаппеляционности и дешёвом эпатаже всегда есть её паточный привкус. «Сегодня у меня стойкое и непобедимое отвращение к художественной литературе», – говорит нигилист. И в подтверждение называет «Анну Каренину» совершенно пустым и ненужным произведением, «Войну и мир» – «нафталиновой бессмыслицей», Достоевского – вдохновителем мракобесия и русского нацизма. Духовность – мерзостью, которая воняет. Библию – «бессмысленной, злобной книгой, пригодной только как учебник экстремизма». Из всех библиотек он предпочитает библиотеку экспериментальной медицины, поскольку ни во что не верит, кроме эксперимента, а «фальшивому пафосу всяких там Роденов» предпочитает «Ждуна», которому верит. Он набрасывается на «прусскую систему образования», принятую, по его мнению, в России, на том основании, что она выращивает солдат и скот на потребу государству, нисколько не задумываясь, что именно эта система взрастила не только Гёте–Шиллеров, но и столь любезных его сердцу немецких химиков, физиков, медиков – лауреатов Нобелевской премии. Так что же ему потребно? «Ланкастерские взаимные обучения»? Или, может быть, английские «закрытые школы», в которых наш дембельский беспредел покажется лёгкой забавой? Или католические школы времён Грэма Грина, взращивавших падре-педофилов?

В своих эфирах он также без счёта сыплет именами. Тут и Хокинг, и Уоллес, и Бёрден, и Бернал, и Холдейн, и Джонсон. Кого только нет. К какой аудитории он, собственно, обращается? А ни к какой. Просто «демонстративное повышение собственной значимости»!

Жизнь он определяет как набор химических реакций. Впрочем, тот же Базаров, готовивший себя к карьере уездного лекаря, утверждал, что порядочный химик в двадцать раз ценнее любого поэта. Пушкин, если помните, не нужен, когда существует «дельный Бюхнер»! Наши футуристы ещё сто пять лет назад предлагали «бросить Толстого и Достоевского с парохода современности». И он примазался, пытаясь дать пощёчину общественному вкусу после того как её уже дали. Своего рода ремейк. Но не в жёлтой кофте Маяка, а в пиджачке, бабочке и жилеточке. Как бы пощёчина наоборот.

Футуристы, отвергая Пушкина, хотели создать новый, «самовитый», русский язык. Наш вообще считает русский язык лишним, некой культурной ошибкой, цивилизационным рудиментом, поскольку он отгораживает нацию от мировой научной мысли, коммуницирующей, как известно, на английском.

По-моему, Горький когда-то хорошо сказал про все эти загибы: «Лермонтова с парохода? Бурлюков – на Сахалин».

Человек в халате

Он называет себя анатомом, для которого всё человечество состоит из набора внутренних органов. Для него национальность, литература, вера, язык – «всего лишь внутривидовые игры приматов», то есть возможность «пользоваться самками, лучшей едой, лучшей пещерой». Так ведь тот же Базаров считал, что Павел Кирсанов «не мужчина, не самец», так как распустил нюни от любовной не­удачи. И предлагал проштудировать анатомию глаза, чтобы развенчать «загадочный взгляд», называя его романтизмом, гнилью и художеством.

Он символично считает себя человеком в халате, а не в пижаме. Для него разница – принципиальна, ибо он – исследователь (анатом), а исследователь пребывает именно в халате (резиновом? а, может, в халате из «Палаты № 6»?). А как же пиджачок? Представляете себе оскаруайльдовского денди с розой в петлице в химической-то лаборатории? Но при этом он продолжает жеманничать: «Вы предлагаете мне снять халат исследователя и залезть к мышам». Под мышами он подразумевает интелли­генцию.

Будем считать интеллигенцию ещё одним павловским раздражителем, хотя на этом поприще у него найдётся масса союзников. Всегда ведь выползет не менее пошлый слушатель, сродни горьковскому инженеру Суслову из «Дачников», который скажет: «А ведь он прав, чёрт возьми! Проще надо».

Эволюция на конюшне

Одно время он заделался ярым лошадником. И прожил бы, может быть, до конца своих дней, как и многие добрые люди, на конюшне. Благородное ведь дело и в меру безобидное. Так ведь нет – исследователя и анатома как носителя универсального знания понесло на мозг человеческий. Бросив лошадок, он издал книгу «Происхождение личности и интеллекта человека». Там рецензенты нашли не менее 60 фундаментальных ошибок, не считая мелких брызг полной некомпетентности и подтасовок.