Литературная Газета, 6603 (№ 25/2017)

В более близкие к нам времена А.П. Чехов в том самом рассказе «Учитель словесности» почувствовал раскаты угроз словесности, выразил беспокойство за состояние словесности как ключевого понятия в познании творческого потенциала человека, как наставника его в обучении процессу мышления и овладения культурой человеческого развития.

Оглянитесь вокруг! Совсем недавно (в середине ХХ века в СССР) придавалось огромное значение словесности как необходимому рычагу государства, ибо влияние словесности на формирование духовного и нравственного здоровья нации было огромно. И это понимали! ХХI век распахнул двери перед всякой нечистью и впустил в наш дом ветры пагубы – и вот она принялась гнобить, рвать на куски, калечить, истязать, «гнать в шею» русскую словесность, уродуя родную речь, русский язык, само русское Слово, тем самым попирая достоинство человека, свою главную духовную опору. Наступила пора «высокой моды»: вступила в права русофобия! Да не бывать этому!!! – скажем мы в сердцах и повернёмся в сторону созидания на ниве русской культуры.

И здесь перед нами во весь свой рост встаёт фигура недюжинная – Владимир Яковлевич Лакшин. Он – воспитанник Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. С давних времён в МГУ заложен прочный фундамент для развития передовой созидательной русской мысли, там веками складывались традиции воспитания её, там высоко ценилась последовательность в поисках истины. Университетская среда, воспитавшая Владимира Лакшина, создавалась дыханием когорты корифеев, выдающихся русских учёных, таких как блистательный пушкинист Сергей Михайлович Бонди и вдохновенный хранитель седой старины (О, как оживала в нём древняя Русь!) Николай Каллиникович Гудзий, и никак нельзя обойтись без Николая Ивановича Либана или бессменного воителя кафедры истории русской литературы Василия Ивановича Кулешова, и как же без глубокого знатока зарубежной литературы Романа Михайловича Самарина?!!

Вот имена! Вот русская кузница, выковавшая питательную университетскую среду, взрастившая не одного Учителя словесности, в том числе В.Я. Лакшина.

Он окончил курс филологического факультета в 1955 году и учился в аспирантуре, разрабатывая тему безбрежную – «Чехов и Толстой. Проблемы сравнительного анализа». Так называлась его диссертация. Он получил право преподавать курс русской литературы студентам. И был увлечён этим.

Середина ХХ века в России – удивительное время! Назовите хотя бы одну страну в мире, где люди собирались на площадях и стадионах слушать Стихи! Мы в СССР переживали всё это вдохновенно. Это было время, когда вели нас по жизни кумиры. В МГУ это были три молодых человека, талант которых вывел их в число «лидеров студенческого обожания» – преподаватель античной литературы Н.А. Фёдоров; автор нашумевшей тогда книги «Товарищ время, товарищ искусство» Владимир Турбин и скромнейший «бука», прятавший непрошенную улыбку в усы, умнейший Владимир Лакшин. Студенты толпами сопровождали своих кумиров! Университетские аудитории полнились дискуссиями о литературе, горячо обсуждали творчество поэтов; Коммунистическая аудитория кипела по поводу «Не хлебом единым» Дудинцева… Да мало ли их было, ворвавшихся громких книг! Молодёжь искала в дебатах смысл жизни, увлекалась мыслью высокой, гуманной. Какими яркими и богатыми были вечера в молодёжных клубах, в Политехническом музее…

В моём сознании, однако, В.Я. Лакшин занимал особое место, а именно – среди корифеев. Весь его облик – сдержанность и размеренность жизненной поступи, внушительная степенность, хромавшая походка с опорой на трость, достоинство в посадке головы с высоким лбом мыслителя – всё выдавало в нём значительность высокого интеллекта, и та строгость (в порой даже суровость), которую он демонстрировал, вызывала в студентах трепет и одновременно магнетизм личности. Мы ломились на его лекции, замирали в ожидании чуда открытия перед каждым его выступлением, дорожили безмерно атмосферой, в которую неизменно погружал нас этот волшебник.

О В.Я. Лакшине я знала немного, но потом, уже, наверное, на третьем курсе, мне довелось услышать рассказ о его юности – в детстве он заболел костным туберкулёзом, всё отрочество провёл на костылях, на костылях юношей полжизни простоял на спектаклях МХАТа, в котором служили родители. Во многом МХАТ сформировал личность его. Не знаю, природный ли артистизм или школа русского литератора оказали на него особое влияние, но лекции Лакшина завораживали студентов. И поныне его речь звучит в памяти, как великолепный образец классического красноречия, выстроенного по законам риторики, с опорой на безукоризненную логику и законы психологии.