Литературная Газета, 6603 (№ 25/2017)

Сначала я иду на кухню и ем деликатесы. Давлюсь от волнения. Ира и Наташа сидят рядом. Одной восемь, другой – десять. Они, конечно, и раньше приезжали, например, прошлым летом, и Нина точно так же предлагала мне их компанию, и мы играли вместе, но за этот год они, как мне показалось, уж очень выросли. А я будто бы остался прежним. В общем, с моей семилетней точки зрения, они ужасно взрослые. Тем почётнее возможность по­играть с ними.

– Ты не боишься? Я бы на твоём месте к дочкам его не подпускала, – заводит бабушка старую песню.

– Нет, ВИЧ же не передаётся воздушно-капельным путём, сколько раз я тебе это уже говорила. И ты уже сними маску, мам. Ну сколько можно?

– Вот ты так уверена, что не передаётся? – спорит бабушка. – Ещё каких-то двадцать лет назад и вируса-то такого не было, ну и как можно говорить, как он передаётся, а как нет?.. Ну уж нет, я согласна умереть от гипертонии, от инфаркта, от чего угодно, но не от того, что кожа станет, как у ящура. Нам инфекцио­нист показал фотографию. Сказал, что если я таблетки ему давать не буду, то будет у него какая-то саркома, лимфома и вообще туберкулёз…

Бабушка разрыдалась.

– Да ладно тебе, мам… – утешает её Нина. – Мальчишка вон какой симпатичный, умный, без всяких курсов к школе отлично готов. Ещё нас с тобой переживёт!..

– Не дай бог! – Машет руками бабушка. – Кому он нужен, кроме меня?! На кого я его оставлю?

Я вращаю внутри себя чувство вины. Из-за того, что я родился с каким-то там плюсом, бабушка даже умереть спокойно не может. Вроде быть положительным – это очень даже и неплохо. Не зря про хороших персонажей в книгах и фильмах говорят – «положительный герой». А я положительный – и это почему-то страшная беда.

Но сегодня мне весело. Ира и Наташа.

* * *

Я же не сказал, кто такая Нина. Это падчерица моей бабушки. Когда бабушка вышла замуж за дедушку, у него была дочь, то есть Нина, рано оставшаяся без матери. У самой бабушки тоже уже была моя мама, совсем маленькая.

Уж не знаю, как проходило детство Нины и моей мамы, но бабушка говорила, что их обеих считала родными. Нина стала её отрадой, когда «дура-Марго» пустилась во все тяжкие.

Нина вспоминать мою маму, впрочем, не любила.

– Много о себе думала, вот и получила!.. – вот и всё, что изредка говорила она о сводной сестре.

…Помню, когда я пошёл в школу, а привела меня туда, конечно, бабушка, сосед по парте на первом же уроке задал мне вопрос:

– Где твоя мама?

– Да так, умерла… – и добавляю многозначительно: – Много о себе думала, вот и получила!

Сосед посмотрел на меня со смесью удивления и почему-то уважения…

А я с детства занимаюсь маминой арифметикой. Её год рождения, 1972-й, отнимаю от нынешнего. И считаю: а сколько бы ей было сейчас лет? Какая бы она была? Я почему-то уверен, что с годами мама бы становилась красивее, умнее, счастливее. Жизнь бы наполняла её. Но к чему эти фантазии.

Мамы у меня нет, не было и не будет.

А Нина работала журналисткой в издательском доме «Провинция». В соседнем городе. У неё было мало свободного времени, но всё же она выкраивала пару дней раз в три месяца, чтобы навестить нас. И этих дней я так ждал, как и шахтёры не ждали зарплаты в год моего рождения…

Я тут недавно выбрасывал старое бабушкино постельное бельё и в каких-то проштампованных наволочках нашёл заметку из газеты «Провинция» под заголовком «ВИЧ – наш бич». Речь в ней шла о мальчике Л., родившемся от ВИЧ-положительной матери, которого растит нищая бабушка-учительница. Концы с концами они сводят еле-еле, хоть Л. и получает от государства две пенсии: как сирота и как ребёнок с ВИЧ. Мальчик красив, активен и с виду здоров. Зачислен в общеобразовательную школу. Но что ждёт его в будущем? – задаётся вопросом автор статьи. Готово ли общество принять не такого, как все?..

Автор – Нина. И хоть сейчас я понимаю, что статья-то написана совершенно беспомощно, я благодарен ей хотя бы за такое участие в моей судьбе. Чёрт возьми, ведь именно этого мне и не хватало всегда.

Л. – это я. Я уже писал, что меня зовут Лев?.. Более долбанутого имени сложно себе представить, я считаю. В детстве я недоумевал: зачем меня так назвали? Почему не Бегемот, не Заяц, не Улитка?.. Потом свыкся. А бабушка объяснила. Медсестра ей сказала, когда она примчалась ко мне в реанимацию, что сейчас на небе созвездие Льва вот прям в ударе и что надо дать парню такое же сильное имя, как и знак Зодиака.

Эта же медсестра – видимо, в её голове кипел эклектичный эзотерический суп – настояла на том, чтобы меня окрестили там же, в реанимации. А у меня ломка, представляете? Молодой священник, похоже, до этого младенцев видел только на благостных мероприятиях в стенах храма, поэтому тощий красный червяк, исходивший поносом и бьющийся в конвульсиях, произвёл на него тяжкое впечатление. Жалких десять минут покудесил он над моей душой и предпочёл покинуть аскетичные интерьеры реанимации. Мне неудобно – может, я ему до сих пор в страшных снах являюсь? Или я много о себе думаю?..

Вообще да, я много о себе думаю. А о ком думать? Вокруг меня слишком долго не было ни одной живой души…