Литературная Газета, 6613 (№ 37/2017)

Таким образом, уже одним названием своего нового романа Михаил Попов вычерчивает геополитическую парадигму: место указано, время действия – с начала ХХ века до Великой Отечественной войны включительно. Задача, что и говорить, грандиозная. Но писатель ещё больше усложняет свою миссию, желая изобразить не грандиозность воинских сражений и перемещение больших человеческих масс, а дать картины повседневного существования самых обыкновенных людей.

Этот методологический принцип заявлен в аннотации: «…взгляд на эти события отличается от обычного тем, что он показывает не противостояние армий и систем, а народ и войну, или, скажем так, простой народ на войне». Любой продвинутый читатель сразу же воскликнет: «Так это же толстовский подход! В названии романа «Война и мир» классик употребил i десятеричное: «мiръ», что означает не отсутствие военных действий, а сообщество людей» и будет прав. Выполнима ли сегодня эта миссия? На этот вопрос должен ответить тот, кто прочтёт роман М. Попова.

Начинается книга с эпизода из партизанских действий в 1944 году. О партизанах в советской литературе написана целая библиотека. Кажется, трудно не повториться в использовании материала, о котором автору известно лишь понаслышке, по фильмам и документам. Но ведь и Толстой не был участником войны с Наполеоном.

Потом повествование делает шаг назад, в 1908 год, где мы знакомимся с основным контингентом книги – жителями полесской вёски (деревни) Порхневичи и её окрестностей. Первую скрипку здесь играет не то белорус, не то поляк Ромуальд Северинович Порхневич. Это человек хваткий, целеустремлённый и не слишком обременённый моральными устоями.

Скоро в мирное существование врывается Первая мировая. Впрочем, роман захватывает лишь небольшой краешек её. Гораздо большее место здесь занимают внутриполитические пертурбации. В окрестностях появляются дезертиры, напитавшиеся на фронте агитацией большевистских комиссаров. Их-то и решает использовать в корыстных целях неформальный лидер Ромуальд. Они являются с бунтарскими требованиями к местному барину Андрею Турчанинову. Но спектакль выходит за рамки предполагавшегося. К дезертирам примыкают холопы других вёсок и хуторов. «Народные массы», хватив для храбрости бимбера – польского самогона, переходят к активным действиям. Результат – убийство хозяина дворца и его детей, разграбленное хозяйство, сожжённая оранжерея…

В других частях книги на передний план выдвигается фигура сына Порхневича – Витольда Ромуальдовича, который становится одним из лидеров партизанского отряда, о котором однажды говорится, что это «богадельня с яслями, а не партизанский отряд», хотя, разумеется, дело обстояло прямо противоположным образом. Автор показывает, что в партизаны шли очень разные люди и цели у них были разные.

Роман густо населён действующими лицами, и порой непросто следить за судьбами всех этих Лелевичей и Гуньковичей, Янин и Гражин. Впрочем, сам автор цепко держит своих героев в оперативной памяти и избегает очевидных неточностей.

Можно предположить, что в распоряжении Михаила Попова оказались документы минувших эпох, скажем, чей-то семейный архив, и он лёг в основу повествования. Но известно, как нелегко материал такого рода, даже дневники, претворить в ткань художественной прозы.

Вернёмся к изначальной писательской задаче. Была ли она выполнена и в каком объёме – решать читателю. Но за попытку выйти на толстовские горизонты автору – в любом случае – спасибо.

На солнечном, на дымчатом ветру...

На солнечном, на дымчатом ветру...

Книжный ряд / Библиосфера / Книжный ряд

Теги: Изяслав Котляров , Эхо зова

Изяслав Котляров. Эхо зова. Стихи. Поэмы. Венки сонетов. М. Издательский дом «Золотое перо», 2017, 256 с. 1000 экз.

Изяслав Котляров – автор нескольких поэтических книг, вышедших в Москве и в Минске. Новая книга «Эхо зова» – разножанровая: в ней есть и стихи, и поэмы, и венки сонетов, и это только в который раз подтверждает версификационное мастерство автора.

Котляров остаётся верен традициям русской поэзии, краеугольный камень его поэтики – мысль, парадокс, который сам по себе является многогранным образом. Мыслечувствие – вот та тропинка, по которой поэт пробирается к своему читателю.

Не повезло, опять не повезло, –

я всё благим намереньем разрушил.

Добро творить опаснее, чем зло, –

я это слишком поздно обнаружил.

Корыстно бескорыстие моё, –

И только ли моё? Прости нас, Боже...

Берём чужое – отдаём своё,

что в общем-то почти одно и то же.

Не обрести, когда не обрестись.

А каждый день в судьбе моей прореха.

Мне без других никак не обойтись,

но и другим я, кажется, помеха.

О том я говорю, а не о том, –

владею тем, чем вовсе не владею,

и льстить себе взыскующим умом

вчера умел, а нынче не умею.