Литературная Газета, 6613 (№ 37/2017)

Уснёшь бухой на руках у друга.

У друга та же под глазом проба –

Восьмёрка, тройка и ноль в кармане.

С таким не страшно идти до гроба,

А страшно станет, прижмёшься к маме.

Ведь там, где свет не погас в прихожей,

Она сидит на кровати с богом,

И тихо молится, чтобы боже

Тебя живого подвёл к порогу.

Сергей Аксёнов

Дэдвейт*

Маленький портовый городок.

У причала доживает танкер –

Побывавший не в одной болтанке,

Но теперь пустивший корни в док

В смысле самом что ни есть прямом:

Он здесь столько лет провёл, старея,

Что побеги молодых деревьев

Прижились в пыли на нём самом.

Главный рынок – сердце городка –

Первым занял палубную площадь.

Всем тогда так показалось проще:

И до складов путь куда короче,

И не так загажено пока.

Позабыв свой аскетичный вид,

Профиль судна быстро стал меняться.

Адрес типа «Танкер, д. 15»

Вскоре никого не удивит.

Город принял этот дар морей

С затаённым, греющим восторгом.

Так реципиент, принявший орган,

Получает шанс не умереть.

Отчего, каких по воле сил,

В трюмах вдруг проснулась силовая?

Танкер, сам собой повелевая,

Ничьего совета не спросил.

В суете обыденного дня

К силам, пробуждающим вулканы,

Глухи мы. И пьём свой чай пока мы;

Если на столе дрожат стаканы,

Убегать, как правило, поздняк.

В тот момент, когда раздался гул,

Город перед ним был безоружен.

Инфразвук, неслышимый снаружи,

Возникал у каждого в мозгу.

На воде установилась рябь.

Звуки туб дополнились валторной,

И под аккомпанемент моторный

Поднялись из грунта якоря.

Оборот винта – как первый вдох.

Гулливер, пугая лилипутов,

Даже не заметил, что опутан

Сетью труб, канатов, проводов.

Смялся трап фольгой. Взметнулась пыль.

Ржавчина осыпалась пластами,

Обнажив мускулатуру стали.

Встав на полный ход, корабль отплыл –

И в тумане городок растаял,

И не ясно, вправду ли он был.

_________________

* Дэдвейт (англ. dead weight) – полная грузоподъёмность судна с включением веса всех необходимых для плавания запасов (топлива, воды и т.п.), а также других грузов и людей; максимальная масса груза, которую может принять судно.

Катрин Соловьёва

***

Кроме тебя, веснушчатая и рыжая,

тебя, становящейся кровью и биоритмами,

тебя – катастрофы, в которой едва ли выживу,

у меня ничего и нет, – говорит он ей.

Ты... захваченный город, оккупированная станция,

ты снаряд, который над головой проносится.

Я боюсь подумать, что от меня останется, –

произносит он (потирающий переносицу

своим бледным, цвета пергамента, указательным) –

произносит выцветшим, севшим голосом.

Я придумал тебя, как придумывают писатели

персонажей, когда одиноко им или боязно.

Ты осколок стекла, порезала, поцарапала.

тебе быть вратами, надгробием, обелиском ли;

просчитать до точки не сумел тебя, как параболу.

Я однажды уже запредельно близко был,

а теперь уеду, ты останешься кистью, красками,

чередой резких вдохов и как будто последних выдохов.

Слышишь, рыжая, вспомни себя по паспорту,

меня выдумав.

Анастасия Баталова

Счастливые

Средь теплыни томительной, мягкой вечерней благости,

чайных роз, фонарей, трепета звёздных глаз,

не хватает тебя; крымские ночи в августе –

обрамление счастью, золото под алмаз...

Отчего никогда до краёв не бываем полными

осознанием нашей радости бытия?

Почему не стоим мы с тобою, любуясь волнами,

и приветствую море в сумерках только я?

А подумать, с тобой сложилось бы всё обыденно:

просто шли б, говорили, смотрели по сторонам,

я бы вдруг восхитилась летящей звездой увиденной,

ты б сказал, что загадывать уж не солидно нам.

Мы бы стали опять о политике и о бизнесе,

о науке всерьёз загибать, обо всём таком…

Отчего это счастья полного нам не вынести?

Не застыть вдруг на миг, осознав его целиком?

Мы ведь в мире этом огромном, прекрасном – странники,

ненадолго и случаем; брать бы, что нам дано...

Научиться бы счастье своё принимать без паники,

суеты и сомнений: оно или не оно…

Сергей Борзиков

(Ферестан Д’Лекруа)

Забытая любовь

Я был влюблён, в кого теперь не помню,

Но ей досталось меньше всех тепла,

Я стал жестоким и совсем покорным

Глупейшим шуткам фатума и дня.

В ночи живой, я засыпаю утром,

И дни мои – в пустыне миражи.

Я был влюблён, в кого теперь не вспомню,

Но точно ей я посвящал стихи.

Найти себя – как зеркало разбить,

И выйти из окна на дно морское,

Где можно не дышать, но задышав –

Войти обратно из себя в естественно пустое

Безличие толпы.

Я – скалолаз, я знаю,

Как тяжело, набравшись высоты,

Не задохнуться этой высотою,

И то, как не подъёмны в нас кресты,

Тянущие к беспамятству покоя.

Багряных рек не выдворить из вен,

И бога усмирять в себе – жестоко,

Так кто же входит в нас и требует: Иди!

Встаю. Иду к окну. И раздвигая шторы, за ними вижу сад

И в том саду её – безликую любовь, не ставшую женою.

Аля Ветер

(Александра Веретина)

***

В голове – сор и космос, устав быть насильно милым,

Так беседуют с миром самым негромким тоном.

Не отмашешься опахалом или кадилом,

Отбивая радиограммы: «Мари, мы тонем».

Я смеюсь над повтором сценария манной кашки,

Отмеряя холодные граммы – лекарств, свинца ли.

Я везунчик, всегда подмечали, рождён в рубашке,