Литературная Газета, 6613 (№ 37/2017)

Сгорят лохмотья, ссыпется труха,

останется основа, ось, ядро.

Как будто ты с рубинами ведро –

гори! Весь смысл в этом – удивись.

Гори, как будто это твой девиз.

Пусть рушится фундамент, коли худ.

Пусть видно будет далеко вверху,

как ты пылаешь. Смейся и пляши!

Гори до синих инеем вершин!

Гори во имя и наперекор.

Гори закатной огненной рекой.

Гори не почему-то, не из-за.

Гори, поскольку не гореть нельзя.

Полина Жандармова

***

я видел Бога. Он звал меня.

и вороного за мной коня

манил суровый и хмурый взгляд.

я видел Бога. я видел ад:

вокруг растаявших воск-свечей

плясали ровно сто пять чертей,

а сто шестой улыбался мне

на вороного верхом спине.

шептали свечи, что я на дне.

и чёрный вился вокруг огонь

и в нём сгорали и я, и конь,

но видел Бога. Ему внимал.

не замечая тот адский бал,

не замечая красы коня,

во взгляде хмуром искал себя.

но находил всё из раза в раз

лишь блеск печальных и чёрных глаз.

в них – обречённость, по кругу бег.

и, забывая, кто человек,

а кто уставший от бега конь,

на гриву я положил ладонь.

и мы шагнули вперёд вдвоём,

объяты верой, слепым огнём

и блеском нового солнца дня.

я вёл безмолвно с собой коня.

и понимал: в этом сон-бреду.

себя веду я. себя веду.

Егор Завгородний

Русский рок

саше, вове, лёше

/имена на обломках/

Когда всех нас,

голубоглазых парней земли,

поведут на убой,

мама,

поставь за меня 

в разрушенном храме

хэштег.

И как бы ни был велик восторг

от горящих кострами глаз

конвоира-бога:

нас завалит не страшный препод,

а белый снег.

И из всех

перебитых костей и растянутых ртов

послышится наша последняя песня,

и скрипнет подошва атланта,

который поднялся с кортов,

и небо теперь далече,

чем было до.

Я не верил в способности бога

к делению,

но теперь наплодили крестов,

и я верю в то.

Мама,

прости,

но мне некуда больше стареть.

Такая судьба,

даже громче:

такой вот рок.

Девяностые, нулевые,

мне двадцать:

первая седина,

синие вены,

серые стены.

Хлоп.

Алексей Зайцев

***

Стал человеком гамадрил.

И понял, что перемудрил.

***

У меня развязался шнурок –

и теперь мною правит рок.

И теперь, опуская стопу,

я испытываю судьбу.

Я давно б его завязал,

но смотрю прохожим в глаза

и читаю в них: «Во даёт!

Он бесстрашно идёт вперёд!»

Героический свой поход

растянул я на полчаса.

А потом – растянулся сам.

Анна Закревская

Дом, в котором

С первым шагом за странную дверь будь готов позабыть своё имя,

На втором цыганёнок Шакал у тебя конфискует часы,

После третьего сможешь понять тайный шифр объявлений на стенах,

А четвёртый ты сделаешь сам, если будешь к Изнанке готов.

Этот серый в подпалинах зверь – может, съест, ну а может, обнимет,

Эта девочка с морем в руках видит синие-синие сны.

Не пытайся смотреть на меня. Лучше следуй за собственной тенью,

Но не слишком-то верь голосам, что слышны на границе миров.

Чёрной краской залито окно – потому, что иначе не выйти

За пределы себя самого, чтобы волком бежать через лес

На далёкий маяк жёлтых глаз благородной хромающей птицы,

А под утро вернуться босым, наследив в коридоре пустом.

Капли крови не станут вином. Кто-то должен быть найден убитым.

Помни: Стая превыше всего. Одиночки не выживут здесь.

Дом останется в каждом из нас, и когда-нибудь всё повторится...

У тебя будет маленький сын.

Пусть играет с волшебным пером. 

Григорий Зингер

***

Стрелка часов – стройна –

ставит на стол печаль.

Чайки наперебой

сизые волны хвалят.

Это твоя страна

на острие меча.

Это строчит грибной

утром стрелецкой хмари.

Выговорись наверх,

лёгкие осуши.

Вынырни из глубин.

Уподобляйся стрелке.

Свеж безымянный век,

шрамы ещё свежи –

время не для любви, 

и уж никак – не смерти.

Время считать долги,

время писать не в стол.

Диву даёшься, как

непостоянно время.

Время поверх могил

катится на восток,

время течёт в стихах,

как серебристый гребень, 

или стоит – совсем –

именно как сейчас,

чтобы ни «так», ни «тик»

не нагоняли паник.

Стрелка – твой Моисей.

Море – твоя свеча.

Выдохни и лети,

вырвав перо на память.

Ия Нова

(Мария Зинова)

А ты?

Скажи, ты кого-нибудь звал

Неистово, долго, ущербно,

Как будто бы дождик осенний,

Как путь среди скал?

Скажи, ты когда-нибудь шёл

Упрямо, до боли в коленях

Подальше от серых строений,

Пера держа ствол?

Скажи, ты чего-то искал

Безумно, презрев сон и пищу,

Забыв про пробитое днище

И росчерки скал?

Поведай, кого-то любил

До слёз ненавистного виски,

До точки в предсмертной записке,

До шороха крыл?

Признайся, чего-то желал

До следа от злости укуса,

До мольб пред иконой Иисуса,

До свеч и зеркал?

Ответь, ты хоть что-то свершил,

Отдав за любимое дело

Спокойствие духа и тела?

Подумай, ты жил?

Мария Иванова

***

Ничего не нужно обращать в игру,

Всё само обратится в игру.

Хочешь – будешь стоять в углу,

Хочешь – держать иглу.

Хочешь – тебе завяжут глаза

И доверят великий секрет.

Меня во мне различить нельзя,

Потому что меня во мне нет.

А есть сквозь меня текущий поток

И незакрытый шлюз.

Если отпить от меня глоток,

Я не остановлюсь.

Я лечу, сгорая, в чёрную печь,

Коснувшись орбиты мирового зла.

Когда тело даст кислородную течь,

Я стану тем, чем всегда была.

И вездесущие голоса в голове,