Литературная Газета, 6617 (№ 41/2017)

А что такое активисты? Мне на глаза постоянно попадаются тексты Ивана Бабицкого. Насколько я могла понять, этот молодой человек учёной степени не имеет, обучается сразу в трёх аспирантурах по лингвистическим специальностям (понятно, что делать это качественно нереально) и постоянно публикует в СМИ громкие заявления по поводу докторской диссертации В.Р. Мединского «Проблемы объективности в освещении российской истории второй половины XV–XVII вв.» (2011, специальность 07.00.02 – отечественная история). Выступает он как раз в статусе активиста, профессиональным историком не являясь и не обладая достаточной научной квалификацией для проведения каких бы то ни было экспертиз. Статус активиста хорош для инициатив вроде сбора средств для жителей Донбасса, но никак не для оценки научности квалификационных работ. Почему такие «активисты» получают трибуну для демонстрации своего непрофессионализма, почему к ним прислушивается ВАК? Почему они позволяют себе вмешиваться в работу научных организаций? Только один пример некомпетентности критиков упомянутой диссертации: одним из основных упрёков в адрес В.Р. Мединского стало наличие в его диссертации тезиса о том, что «… критерием положительной или отрицательной оценки… могут быть только национальные интересы России. Первый вопрос, на который должна честно ответить историческая наука, – насколько то или иное событие или частное деяние отвечает интересам страны и народа. Взвешивание на весах национальных интересов России создаёт абсолютный стандарт истинности и достоверности ». Как лингвиста, не чуждого теории дискурса, меня не могло не возмутить утверждение «активистов» о ненаучности этого подхода. Как согласовать это обвинение с тем, что мы живём в эпоху доминирующего господства в гуманитарном знании конструктивистской методологии, утверждающей примат общественных построений и толкований реальности. Весь ХХ век, собственно, и прошёл в социальной философии под знаком осознания и обоснования различий в изучении природы и изучении общества, под знаком утверждения множественности истины при изучении социальных явлений. Как отмечал ещё Мишель Фуко, все понятия предстают перед индивидом не в некоем «естественном» виде, а как результат дискурса: « Мир – это не сообщник нашего познания, и не существует никакого пре-дискурсивного провидения, которое делало бы его благосклонным к нам. Дискурс скорее следует понимать как насилие, которое мы совершаем над вещами, – во всяком случае – как некую практику, которую мы им навязываем; и именно внутри этой практики события дискурса находят принцип своей регулярности» (Фуко. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. – М., 1996, с. 80). И это с неизбежностью заставляет признать чрезвычайную значимость интерпретации в деле создания социального мира.