Литературная Газета, 6617 (№ 41/2017)

Наблюдение Кожинова может показаться только лишь любопытным, если не отступить в 1920-е. Тогда ломался привычный русский язык. Тогда вспоминали времена иных социальных и языковых потрясений. Тогда в эмиграции сумели заметить важную черту русской литературы: язык национальный так и не победил до конца язык народный, поскольку явились писатели, заговорившие «непричесанным языком»: Лесков, Розанов, Ремизов, Шмелев… Когда Клычков создавал своего «Балакиря», он был необычайно своеобразен, но далеко не одинок. И если оставить в стороне сказ «мещанский», как у Зощенко, или необыкновенно напевный и стилизованный, с «тюркизмами», как в «Туатамуре» Леонова, – если сосредоточиться на сказе вполне народном, – за Шмелёвым и Ремизовым пойдут имена из тех, которых позже почувствуют писателями насущно необходимыми: Павел Бажов, Степан Писахов, Борис Шергин.

«Ходил Шиш, сапоги топтал, версты мерял. Надоело по деревням шляться. В город справил. Чья слава лежит, а Шишова вперёд бежит. Где Шиш, там народу табун». Шергинский звук настолько же отстоит от беловского, насколько Архангельск отстоит от Вологды. Расстояние от беловского «бухтенья» до клычковского «балаканья» – путь от Вологды до Талдома. Везде своя особица, но везде – речь народная.

В конце 1920-х Петр Михайлович Бицилли (филолог, историк, культуролог) сокрушался: два литературных языка в России – это не только счастье для культуры, но и беда для государства (не смогли ужиться нация и народ, столица и провинция, как, впрочем, и многие иные «противоположности» имперской жизни, от чего сокрушилась и сама империя). После 1960-х, – то есть уже после нескольких катастроф русской истории, – композитор Свиридов, вслушиваясь в речь писателей, сплавивших воедино две языковые стихии, вздыхает с умиротворением: «Так сердцу дорого»…

Писатели, вышедшие из крестьянского космоса, были последним оплотом живого слова. Это предвидел другой русский скиталец, автор знаменитых «Образов Италии». Павел Муратов предрекал: гибель культуры в техническом мире – неизбежность. Художество вытеснит антикультура. И всё же чувствовал: до той минуты, когда механический мир поглотит всё живое, из российских глубин явится «народный человек». Он станет и наследником великой русской культуры, и последним её носителем.

Мы можем теперь вспоминать эти имена: Абрамов, Астафьев, Шукшин, Распутин… Вряд ли уместно спорить, кто из них «самый-самый». Но именно скромный, мягкий Белов оказался в самом центре явления. Не потому, что знаменитая его повесть стала почти нарицательной, когда критики завели скучноватые споры о «деревенской прозе». Но потому, что крестьянский космос именно он явил в его многообразии. Именно в его прозе соединились живой говорок и напевный плач, лирический вздох и затейные небывальщины. Именно он написал «Лад», этот путеводитель по народному русскому космосу, как бы «приземляя» то, что некогда пережил в «Ключах Марии» Сергей Есенин. Именно он навязчивую для многих идею эпопеи повернул в русло «хроники», и поэтому его «Кануны», «Год великого перелома» и «Час шестый» уместнее сравнивать не с «Вой­ной и миром» (сюда устремились почти все советские эпопейщики послевоенных лет), но с летописью, «Повестью временных лет», с той особой литературой, где автор не претендует «руководить миром», но лишь даёт отчёт перед Высшим Оком о делах земных.

Мы ещё не готовы к полновесным суждениям о писателе Белове. Василий Иванович совсем недавно был среди нас, многие помнят его не только по книгам, но и как человека, которого можно было увидеть «вживую». Время удаляет образ писателя, но оно же и укрупняет его. Раньше замечали одно: характер, знание ремёсел (особенно – плотницкого дела), умение вглядываться в односельчан, которые могли стать прототипами его произведений. Теперь же отчётливей видится и другое: то, что однажды перед аудиторией в Литературном институте, ещё при жизни Василия Ивановича, произнёс писатель Владимир Максимов: «Белов – это же наша классика!»

Послание в капсуле

Послание в капсуле

Литература / Литература / Илья Ильф–120

Беседин Платон

Справа налево: Илья Ильф, писатель Семён Гехт, младший брат Ильфа – Вениамин

Теги: Илья Ильф , дата , литература , литературоведение

Что в ней оставил знаменитый соавтор Евгения Петрова