Литературная память Швейцарии. Прошлое и настоящее

Поэтому в пьесах Дюрренматта общественные нормы и порядки всегда изображаются так плакатно, так схематично. Они ведь и в самом деле искусственные, иллюзорные — в том, что касается обещанного ими спасения, их полезности. Доминирующий пример такого рода, который вновь и вновь возникает на всем протяжении творчества Дюрренматта, — система правосудия в либеральном государстве и сопряженное с ней понятие справедливости. Для Дюрренматта это понятие справедливости так же ложно, как и представление, согласно которому либеральное государство объективно является более совершенной формой общественного порядка, чем, скажем, королевская власть. То и другое, по Дюрренматту, — всего лишь фата моргана. Описание демократической процедуры принятия решения об убийстве Альфреда Илла (в «Визите старой дамы») — это суровый суд над судопроизводством в либеральном государстве. Одна из главных жизненных целей Дюрренматта заключалась в том, чтобы противопоставить ложной справедливости нашей официальной юстиции какую-то другую справедливость. Не как институцию, но как внезапно вспыхивающее и снова гаснущее мифическое событие. Такое событие нельзя проанализировать, нельзя включить в ту или иную систему, его можно только пережить. Оно — словно иероглиф из утраченного языка мифа. Таким иероглифом можно считать появление старой дамы; или — Вольфганга Швиттера, человека, который не может умереть, из комедии «Метеор»; или — ребенка, который прыгает в животе у юной Эльзи в конце романа «Ущелье Вверхтормашками»; или — непрерывное противо-стояние Абу Ханифы и Анана бен Давида в «Эссе об Израиле». Эти дюрренматтовские иероглифы, в противо-стоянии с которыми сам Дюрренматт был бессилен, которые он воспринимал в той же мере, в какой создавал (а если они не возникали перед его глазами, то он, как поэт, оставался беспомощным), — так вот, эти дюрренматтовские иероглифы невозможно включить ни в какую теологическую систему, ни в какой научный дискурс, потому что они всегда предшествуют всем подобным конструктам. Что же касается фришевского либерализма, то ему, напротив, вполне можно дать научное определение.

Анархо-консерватизм Дюрренматта уходит корнями в то (уже упоминавшееся) движение межвоенного периода, которое принято называть «консервативной революцией». До сих пор это почти не обсуждалось. Соединительное звено здесь — критика либерализма. Однако Дюрренматта нельзя исчерпывающе понять, если исходить только из этой традиции. Для иронии и аристофановского беспутного юмора, которые характерны для анархо-консерватизма Дюрренматта, не найти непосредственного прообраза в этих течениях. Но мы, тем не менее, не должны забывать, что и корни экзистенциализма, с которым чаще всего связывают — в философском плане — Дюрренматта, восходят к отдельным представителям движения «консервативной революции»: например, к Хайдеггеру и Эрнсту Юнгеру, каким он был в двадцатые годы (то есть к двум авторам, радикально отвергавшим либеральную демократию). К интереснейшим с этой точки зрения текстам Дюрренматта относится прозаический фрагмент «Братоубийство в доме Кибургов» из «Материалов V». Текст опубликован как оставшийся в архиве набросок к ненаписанной пьесе, но он может быть прочитан и как самостоятельная прозаическая баллада, отличающаяся блистательной стремительностью развития сюжета[266]. В фантастически-гротескном Средневековье рыцарь-разбойник Адриан фон Остермундиген и Хартман фон Кибург непрерывно воюют друг с другом и наслаждаются своим беспутным существованием, «далеким от какого бы то ни было христианского и цивилизаторского благоразумия». Брат Хартмана Эберхард, высокообразованный духовный сановник, поборник разума, просвещения и гуманизма, приезжает из Рима на родину, чтобы установить мир и принести в свое варварское отечество цивилизацию. Он самым плачевным образом терпит крах, потому что народ делает выбор в пользу грубых рыцарей, а не Эберхарда с его фантазиями. Поражение последнего символически воплощается в том факте, что он в конце концов — ради восстановления мира и торжества разума — убивает брата, то есть, движимый отчаянием, сам совершает то, чему хотел воспротивиться. На обратном пути в Рим он, уже примирившийся с судьбой, гибнет в одиночестве во время снежной бури в Альпах: смехотворная фигура, беспомощный выразитель красивой иллюзии Просвещения. Заключительный комментарий Дюрренматта: Эберхард «хочет ввести в политику разум и терпит поражение, потому что в неразумном мире сам разум становится неразумием».

Теология