Литературная память Швейцарии. Прошлое и настоящее

— Кто-то, уже в солидном возрасте, приезжает в Швейцарию и с тех пор живет там. Самый яркий пример из XIX века: Генрих Цшокке, Георг Гервег, Йозеф Виктор Видман, Герман Гессе, Хуго Балль, Эмми Хеннингс, Райнер Мария Рильке, Вальтер Меринг, Н. О. Скарпи (настоящее имя Фриц Бонди), Лиза Тецнер, Курт Клебер, Томас Манн, Голо Манн, Фриц Хохвельдер, Карл Цукмайер, Элиас Канетти, Ульрих Бехер, Франц Вурм, Лайзер Айхенранд, Агота Кристоф, Франк Геерк, Йохен Кельтер, Ханна Йогансен, Фридерике Кретцен, Ирена Брежна, Сибилла Берг, Жужанна Газе. Швейцарец, но выросший в Италии, — Рудольф Якоб Хумм; швейцарец, выросший в Германии, — Урс Аллеман.

— Кто-то приехал в Швейцарию ребенком, с родителями-иммигрантами, или родился здесь, но в семье иммигрантов; живет и пишет, помня, пусть и не всегда, о своем происхождении. Эрика Педретти, Мартин Рода-Бехер, Ильма Ракуза, Периклес Мониудис, Карло Бернаскони, Мартин Р. Деан, Сабина Ванг, Тим Крон, Франческо Мичьели, Франко Супино, Кристина Фираг, Данте Андреа Францетти, Аглая Ветераньи, Каталин Д. Флореску, Игорь Бауэршима, Мелинда Надь Абонжи. Как сын матери-швейцарки и отца-француза приехал в Швейцарию Алекс Капю.

Все это, конечно, не более, чем набросок типологии. Сведения неполные, и часто бывает так, что какого-то автора труднее отнести к той или иной категории, чем можно предположить, просмотрев этот несколько наивный перечень. Тем не менее, важно, что здесь наглядно представлена динамика, скрывающаяся за литературной фантазией Швейцарии, — динамика не только художественная, но и биографическая. Если каждый роман представляет собой сновидческое путешествие, то даже самый беглый обзор биографий писателей показывает: такие сновидческие путешествия могут подпитываться вполне конкретными поездками. Если же считать, что каждый роман анализирует время, когда он был написан, то, опять же, обзор биографий показывает: такой анализ вообще не состоялся бы без проницаемости границ, без возможности для писателя надолго уехать из своей страны, а потом вернуться. Чем дольше ты интересуешься странническим образом жизни швейцарских авторов, тем сильнее убеждаешься, что действительное отношение нашей страны к миру отражается в таком образе жизни гораздо точнее, чем в любых фантастических картинах и политических теориях.

Литература рассказывает о чужаках в Швейцарии

Они въезжают в страну, они выезжают из страны… «Чужак в Швейцарии»: это, уже несколько столетий, тема не менее значимая, чем «Швейцарец на чужбине». То и другое — и как жизненные реалии, и как особый предмет изображения в литературе — остается важной частью политической и художественной культуры нашей страны. Рихард Вагнер в Цюрихе[59]: для литературы это был бы первоклассный материал, но пока никто из писателей им не заинтересовался. А вот поэма об Ульрихе фон Гуттене[60], умирающем на острове Уфенау, стала прорывом для Конрада Фердинанда Мейера. Темой литературного сочинения могли бы стать и умирающий Бюхнер, и умирающий Музиль, и умирающий Георге[61]. «Клейст в Туне» — один из лучших текстов Роберта Вальзера, что неудивительно, если вспомнить, что и сам Вальзер вел странническое существование. У Готхельфа чужак в Швейцарии всегда выглядит либо подозрительным, либо комичным. Щепетильным по части приличий этот автор никогда не бывает, и ждать от него политической корректности не стоит. Он может выражаться — по отношению к чужакам — шокирующе неприязненно, без стеснения употреблять расхожие клише. Всякий раз только в процессе рассказывания взгляд рассказчика постепенно становится пристальным, и тогда такие банальности уступают место более дифференцированной картине. Поразительный пример тому — репортаж о катастрофическом наводнении 13 августа 1837 года: маленький, но в литературном смысле мощно написанный текст, который, под заголовком «Наводнение в Эмментале», был опубликован вскоре после самого события, как документальное свидетельство и попытка интерпретации. После того как первый страх прошел и люди, ошеломленные разрушениями и множеством человеческих жертв, начали мало-помалу приходить в себя, в опустошенной местности внезапно появляется англичанин, который хочет осмотреть место трагедии. Этот эпизод привносит в повествование, которое и без него отличается переходами от одного стилистического уровня к другому, еще одну, гротескно-комедийную краску. И на таком примере удобно проследить, как клоунская двухмерная фигура под рукой выдающегося рассказчика может обрести объемность: