Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3

Крутов присел на нарту и долго смотрел на одометр.

Счетчик испортился, — в окошке застыла последняя цифра — 493. Сейчас Крутов сидел и думал, что делать с одометром. Каюру было жалко расставаться с этим нехитрым приспособлением, и в то же время он знал, что его следовало бы оставить, как лишний и бесполезный груз. Крутов достал из-за пазухи изрядно потрепанную записную книжку и что-то долго записывал. Потом с тяжелым вздохом отсоединил тяжелую металлическую вилку одометра от саней, снял счетчик и спрятал его в карман.

Утром, взвалив на плечи спальные мешки и палатки, образцы и посуду, вышли к заливу. Собаки с трудом тащили по зацветающей тундре пустую нарту.

Лед в заливе был неровным, сильно торошенным. Снег таял, вода заливала поверхность льда. Против устья речки, недалеко от которой стояли палатки, мутная речная вода покрыла лед на площади в несколько квадратных километров. Глубина этого наледного озера достигала полутора и двух метров.

Пересечь залив можно было только после того, как раскроются трещины и наледные воды схлынут в море.

В ожидании переправы мы работали.

Запас наших продуктов позволял ждать, но собаки уже расправились со своим кормом и снова голодали. Крутов охотился, но неудачно. Нерпы не любили лежать на залитом водой льду; кроме того, весной они очень осторожны.

Каюр начал варить собакам кашу, и человеческие порции значительно сократились. Правда, он не терял надежды и часами пропадал на залитом водой льду, подкарауливая зверя.

В одном из маршрутов мы продвигались берегом моря. До палаток оставалось не больше семи километров. Впереди на ровной площадке морской террасы возвышалась россыпь темных, округлой формы камней. Нам и в других местах приходилось видеть оставшиеся от разрушившихся скал железистые конкреции шарообразной формы. Но здесь чем ближе мы подходили, тем больше удивлялись, — конкреции имели правильную цилиндрическую форму, и, что самое примечательное, все они были одинаковых размеров.

Велико было наше удивление, когда мы увидели большие жестяные банки, до черноты поржавевшие снаружи.

Ножом я открыл одну банку. Внутри находился хорошо сохранившийся жирный пеммикан. (Пеммикан — мука из высушенного мяса.) Каждая банка весила около трех килограммов. Теперь мы вспомнили, что двадцать лет назад в этих местах работала экспедиция, занимавшаяся съемкой берегов. Это был пеммикан, которым питались собаки наших предшественников.

Мы нагрузили свои рюкзаки банками и бодро зашагали вперед.

Оказывается, и у Крутова была удача. Он всё-таки застрелил нерпу.

Опять на обед мы получили ароматную сытную печенку. Для собак вскрыли банки с пеммиканом.

Собаки с жадностью набросились на необычное для них кушанье, за несколько минут расправились со своими порциями и, сытые, улеглись спать.

16. ПО ЛЕТНЕМУ ЛЬДУ

Утро было солнечным и теплым. Мы вышли из палаток и с надеждой взглянули на залив.

Везде, насколько видел глаз, стояла вода. Только кое-где наледные озера чередовались с полосами торосов, среди которых еще лежал глубокий, ослепительно белый снег.

Но выбора не было. Нарту и маленькие лыжные сани перетащили на лед и уже здесь нагрузили их и запрягли собак. Анна Сергеевна шла первой. Следом за ней тронул упряжку Крутов, а я с Гришиным и Ушаковым потащили маленькие сани, на которых был самый ценный груз — наши образцы.

Анна Сергеевна шла осторожно. Она перешагивала или перепрыгивала трещины, быстро шла на участках сухого льда, медленно пробиралась между торосами, отыскивая наиболее удобный путь для нарт и саней. Там, где вода была мелкая, виднелось ледяное дно. Отчетливые и тонкие, точно ножом прочерченные, проступали на льду трещины, готовые раскрыться и принять в себя поверхностную воду.

Местами вода поднималась выше колена, подбиралась к грузу на санях и нарте. Мельчайшая рябь морщила поверхность озерков и луж, по ним стремительно перемещались тысячи солнечных бликов. Глаза переставали различать дно, и мы продвигались, стараясь не отставать от нашего проводника. Иногда под водой смутно проступали совершенно черные пятна — это были полыньи.

Собаки послушно придерживались направления, которое выбирала Анна Сергеевна. Широкие полосы воды они пересекали без передышки; Крутов знал, что останавливаться было опасно, — лед местами был очень тонок.

Поверхность морского льда во время таяния часто покрывается ячейками — углублениями, которые разделяются тонкими и острыми перегородками. Такой лед режет подошвы сапог, сдирает с деревянных полозьев стружку, глубоко ранит подушечки собачьих лап.

Скоро мы стали замечать на льду капельки крови. Крутов выехал на широкую и сухую льдину, остановил собак. Конечно, первым долгом он подошел к Лису. Бинты и чулочки на его лапах сбились, — они болтались и мешали собаке бежать. Каюр торопливо перебинтовал лапы, — они не кровоточили; значит, поранились другие собаки. Порезали свои лапы Найда и Бельчик, у остальных собак подушечки на лапах были пока целы.

Крутов обул раненых в парусиновые чулочки, и мы снова тронулись.