Литературное досье Николая Островского

Как видишь, Рита, ничего нового Дубава не выдумал. Старые Троцкистские перепевы. Говорили долго. Я понял, что с ним бесполезно спорить. По-моему, Дубава для нас потерян. Из-за него опоздал на заседание делегации. На прощание он меня решил, видимо, «порадовать». Говорит: «Я знаю, Павка, что ты ещё не окостенел и не стал чиновником, который голосует «за» потому, что боится потерять место, но ты из тех, кто кроме красного знамени ничего больше не видят».

Вечером у Анны были все киевляне, Жаркий и Шумский. Она уже была в ГубККА, и мы признали её поступок совершенно правильным. В Харькове я пробыл восемь дней. Несколько раз виделся с Анной в ЦК. Она поменялась квартирой. От Тали узнал, что Анна сделает аборт. Разлом с Митяем, видимо, бесповоротный. Таля осталась в Харькове на несколько дней помочь в этом.

В день, когда мы уезжали в Москву, Жаркий узнал, что Дубаве парттройка вынесла строгий выговор с предупреждением. Оказывается, комвузовское бюро высказалось за эту предпоследнюю меру. Это спасло Дмитрия от исключения.

В партере становилось тесно, а людской прибой продолжался, кругом всё говорило, смеялось. Этот невиданный приток энергии, которая так кипуча в большевистской юности, жизнерадостной, стремительной, как поток горной реки, принимал в себя великан-театр. Шум нарастал».

Ну, можно ли говорить о слепом фанатизме Островского, который, как мы видим, сам выступает против чиновников, голосующих «за» лишь из-за боязни потерять своё место?

В книге Корчагин не ответил на речь Дубавы. И потому возникает мысль о том, что хоть обличительные слова произносились оппозиционером, но не сам ли Островский был обеспокоен приближавшейся опасностью обюрокрачивания партийных рядов и подмены настоящих идейных революционеров скрытыми врагами революции? Не эзоповский ли метод избрал писатель для отражения главных проблем?

Эту мысль подтверждают письма Островского, в которых он высказывал своё мнение по поводу происходивших вокруг событий, о которых узнавал из газет, по радио и от друзей, но сам не мог принимать в них участие.

15 января 1929 года он пишет из Сочи своему учителю жизни и другу по партии А.А.Жигиревой, не раз помогавшей больному молодому человеку, не написавшему еще ни строчки своей будущей книги, морально и практически деньгами. Островский был с нею предельно откровенен во многих вопросах, делясь своими горестями и радостями:

«Арестован ГПУ зав. Коммунхозом пресловутый Бабенко, считавшийся чл. ВКП(б) с 1919 г., член президиума горсовета и РИКа, член райкома и т.д. Он оказался белый контрразведчик, офицер, расстреливал наших товарищей-большевиков. Эта гадина, обманув всех, пролез во все перечисленные посты – это громадный провал, – ведь гад был руководящим работн., член бюро РК и т.д. и т.п. Сочи везёт, как утопленнику. Гад определённо вёл работу на заграницу. Навряд ли, что это случайный белый.

Скоро генеральная чистка. Здесь опять начнёт мести большевистская метла».

Письмо на этом не закончилось, но следующие слова изымались из публикаций, а звучали очень тревожно, особенно глядя на них с позиции сегодняшнего времени: