Литературное наследие

    Эшелоны, эшелоны… перегоны…
    Далеко по рельсам не уйти:
    Замерзали красные вагоны
    По всему сибирскому пути.

    В это время он и объявился,

    Тихо вышел из таежных недр.
    Перед ним, богатырем, склонился
    Даже гордый забайкальский кедр.

    Замелькал, как старичок прохожий,

    То в пути, то около огней.
    Не Мороз ли, дедка краснорожий,
    Зашагал у воткинских саней.

    То суров, то ласков, то безумен,

    Вместе с нами ходит на врага…
    Может быть, он колдовской игумен.
    Не напела ль дедушку тайга?

    Стар и сед, а силы на медведя, —

    Не уходят из железных рук!..
    То идет, то на лошадке едет,
    Пар клубится облаком вокруг.

    Выбьешься из силы — он уж рядом:

    Проскрипит пимами, подойдет,
    Поглядит шальным косматым взглядом
    И за шиворот тебя встряхнет.

    И растает в воздухе морозном,

    Только кедр качается, велик…
    Может быть, в бреду сыпнотифозном
    Нам тогда привиделся старик.

    А уж он перед другим отрядом,

    Где-нибудь далёко впереди…
    То обходит, то шагает рядом,
    Медный крест сияет на груди.

    Рукавицей бьет о рукавицу,

    Ох, бывал таежный человек!..
    Если вьюга хлесткая озлится, —
    Вынюхает, высмотрит ночлег!

    — Кто ты, дедка? Мы тебя не знаем,

    Ты мелькаешь всюду и везде…
    — “Прозываюсь, парень, Понужаем,
    Пособляю русскому в беде!

    С вами я связался не случайно, —

    Пособляю выбраться скорей”…
    И в глазах его сияла тайна
    Наших сказочных богатырей.

    Да, до сердца, сердце обнажая,

    Этот взор прожег каленый след,
    И о взоре деда Понужая
    Вспоминаем через столько лет.

* В эту ночь нацедимте в бокалы *

    В эту ночь нацедимте в бокалы
    Нашей горькой памяти вино:
    Слаще меда, крепче водки пьяной
    Опьянит соратников оно!

    Догоняют, настигают, наседают,

    Не дают нам отдыха враги,
    И метель серебряно-седая
    Засыпает нас среди тайги.

    Нам ночлег под кровом не обещан,

    У костров ложимся на тропе…
    Как прекрасно позабытый Ещин
    Эти ночи страшные воспел.

    Бороды в сосули превращались,

    В градуснике замерзала ртуть,
    Но, полузамерзшие, бросались
    На пересекающего путь!

    Брали села, станции набегом,

    Час в тепле, а через час — поход.
    “Жгучий спирт мы разводили снегом,
    Чтобы чокнуться под Новый год!”

    И опять винтовку заряжая,

    Шел солдат дорогой ледяной…
    Смертная истома Понужая,
    Старика с седою бородой.

    Эшелоны, эшелоны… перегоны,

    А возок таежный снаряжай!..
    Вымерли и вымерзли вагоны,
    Зашагал по чащам Понужай.

6 декабря 1934

1935. № 1 (4702), 1 янв. С. 6.

В Собр. соч. под загл. “Понужай” (I, 132–134). Ст-ние приурочено к годовщине Великого Сибирского Ледяного похода — отступления Восточного фронта армии адмирала Колчака на восток.

РАССКАЗЫ

Домик над бухтой

Эмигрантское

Из казармы, полуразрушенной снарядом с японского крейсера и покинутой солдатами народной армии, ушедшими в сопки и разбежавшимися, Петровский перетащил тяжелые железные кровати и стал устраиваться. Он выбрал для жилья маленький офицерский флигель, застеклил окна в двух комнатах и поправил плиту.