Литературное обозрение

Ну, как поживают твои сосочки? Как грудки? Какая тоска, если их никто не ласкает. Это до того глупо. Ната мне очень нравится, духовно нравится (вообрази). Хотя она когда меня лепила, и лицо так пылало вдохновением, — я от ужасной скуки «сидеть в позе» стал строить гипотезу, как у них с Татой «устроено», и какая разница. Ната возбудила мои мысли к этому тем, что «во вдохновении» лепки ужасно широко (на ¾ аршина) расставляла ноги и невольно толкнула любопытство к «там». И я, думая о соотношении между лицом верхним и нижним, решил, что у Таты гораздо влажнее (чрезвычайно) и слаще, но беднее формами, по типу ω, не тонко, не мясисто, не губасто и вообще не красиво (тип блинчиков), а у Наты по типу треугольных призм w — и очень красиво, но не так влажно. Ужасно бы интересно, угадал ли. Ну, дери-дери меня за уши. Дери целые сутки. Но в конце концов и поцелуй хорошим товарищеским поцелуем, помнишь, как когда мы шли от Лавры, месили снег^[278].

У меня есть еще в Париже пропагандистка — Limont-Iwanowa^[279]: хотела переводить, но в конце концов решила — что для французов, с их точным и ясным умом — все это будет не вразумительно. Она б<ыла> на лекции Дм<итрия> Сергеевича)^[280] и передает, что французы тупо ее восприняли. Вообще я думаю, у французов нет метерлинковского жанра. — Ты это письмо «товарищам»^[281] не показывай: боюсь их гнева. И они слишком серьезны, без твоего милого вдохновенья к дурачествам, чему я так симпатизирую. Ей-ей: жизнь до того серьезна, и так заботна, что хочется неудержимо «распоясаться» и даже пернуть (прости!). Ведь все хорошо, что сотворил Бог… и блинчики, и призмы. Да, Зина: сколько я думал: отчего я «это» все так люблю, и от юности, от отрочества так любил, и, ей-ей, благоговел пред «миррой сладкой, падающей с пальцев ее…» (Песнь песней). Отчего, Зина, скажи? Неужели это — не вечное? Неужели это порок и только? Неужели тут нет более глубокого основания и сущности? Дм. Серг. как-то сказал: «Да… Бог вышел из vulv’ы; Бог должен был выйти из vulv’ы — именно и только из нее». Он теперь, подлец, это забыл, а тогда (года 3–4 назад) это меня поразило, и я «намотал себе на ус».

Какой подлец Минский (статья о Д. С.)^[282], сколько предательства живет в этом господине, и какое противное явление вообще эта «Английская набережная), д<ом> 34»^[283]. Ну их к черту. Единственно нужное, что они могли бы сделать (оба) — это повеситься. Разумеется — от скуки. Я никогда не мог понять, чем живут эти 2 человека? Никто не знает, что единственный мотив моих визитаций в № 34 б<ыло> сострадание к Люд<миле> Ник<олаевне>. Мне ее было ужасно жаль. Она явно глупенькая, но не дурная в себе, добрая, с добрыми предрасположениями. Но этот подлец-аблакат^[284] развратил ее, «разпотреблял» как проститутку (с не бóльшим чувством) и наполнил ее своею гнусною реторикою, своею пустотою, ничего нелюбием, ничего неуважением, вечным враньем. Помните, как эта продажная совесть («При свете совести»?!!)^[285] читал у м<итрополита> Антония^[286] реферат об истине церкви в ее аскетическом идеале. Дм. Серг. увлекается, переменяется в идеалах, но он во всякую минуту перед собой и Богом честен, он не лжет, в нем нет лживости. А этот подлец не умеет не лгать, ведь если бы и захотел. Удивительно, что я так именно его чувствовал с самого начала. Никогда не прощу себе знакомства с ними.

Вступительная статья, публикация и примечания М. ПАВЛОВОЙ

С. Н. Доценко Нарочитое безобразие

Эротические мотивы в творчестве А. Ремизова

Пройдя через все, что для плотского и одержимого страстями человека является скверной, вредом и помехой в добродетельной жизни, праведник этот, подобно перлу чистому, не осквернился от грязи…

Жизнь и деяния аввы Симеона