Дорога вела через пустыню. Петляла между иссечённых ветром валунов в человеческий рост, вросших в песок. На земле — растрескавшейся, изжёлта-бурой — было полно камней и ям, присыпанных пылью и песком, и нужно было внимательно смотреть вниз, чтобы не споткнуться и не упасть. Впрочем, смотреть вверх было почти невозможно: солнце резало глаза. Солнце было здесь намного больше привычного размера, разбухшее, слепяще-белое.
Пятеро путников день за днём медленно продвигались вглубь пустыни. Двое мужчин, молодая женщина, маленькая девочка и кот. Кота, которого звали Май, несла в корзинке женщина: кошачьи лапы плохо приспособлены для ходьбы по песку и острым камням. Мужчины поочерёдно несли девочку. Девочка спала, не просыпаясь.
Пятеро преследовали шестого, пробиравшегося по той же дороге чуть впереди.
Женщину звали Хелен, и ей было страшно. Так страшно ей до сих пор было только раз в жизни, и о том разе она ничего почти не помнила. Тёмные, тягучие сны и беспрерывный шёпот, от которого шумело в ушах, — вот и всё, пожалуй. И ночные кошмары, от которых она до сих пор иногда просыпалась, крича.
Те же самые кошмары снились сейчас спящей девочке по имени Лиза, шести лет от роду. Лиза дышала неровно, со всхлипами, дрожала ресницами. Когда всхлипы перерастали в стоны, из корзины вынимали Мая, и клали спящему ребёнку на грудь. Кот урчал, тёрся о шею и холодные щёки девочки, и её дыхание выравнивалось.
Мужчин звали Петер и Ларс. Хелен не разговаривала с ними: объяснялась жестами.
С недавних пор она не могла говорить, и надеялась только, что это ненадолго, что скоро голос вернётся.
Они шли, от рассвета до заката, не останавливаясь даже в полдень, в самую мучительную жару. Спешили изо всех сил, потому что знали: существо, которое они преследуют, идёт быстрее. Ему не надо нести припасы, воду и спящую ношу, оно бежит налег ке. Но зато оно передвигается, только когда прохладно: утром и вечером, ночью спит в укрытии, а день пережидает в тени.
Пятеро, возможно, шли бы и ночью — но дорога в темноте становилась слишком опасной. Путники не могли позволить себе такую роскошь, как сломанные или вывихнутые ноги. Приходилось отдыхать. Каждый вечер они разводили костёр: ночь высасывала из пустыни тепло. Хелен и мужчины сидели у огня, взявшись за руки, как заблудившиеся дети, а за их спинами шелестел ветер, дышал песок. Ночи казались бесконечными, а иногда Хелен всерьёз подозревала, что они и были бесконечными, что там, за пределами пустыни, прошли годы и годы. Невозможным казалось поверить, что всего месяц назад жизнь шла своим чередом, и была бесконечно далека от этих скал, больного солнца, едкого песка и ночных кошмаров.
— Учёный кот! — надрывался мальчишка в пёстром кафтане, с намалёванной улыбкой до ушей и природной россыпью веснушек на носу, — Читает, пишет, пляшет и поёт! Спешите видеть, господа: учёный кот! Май, пушистый и преисполненный достоинства, кланялся публике, стоя на задних лапах и приложив правую переднюю к груди. Хелен улыбалась и приседала в реверансе: только что они на пару исполнили разве-
сёлую польку. На сцену летели монетки.
Когда поток денег иссяк, девушка кивнула коту, и тот, взяв в лапы приготовленную метёлку, принялся сметать монеты с досок в подставленную миску, чем вызвал новый взрыв хохота и аплодисментов.
Хелен дёрнули за юбку, и она, опустив глаза, увидела лысину в венчике седых волос.
— Продай кота, циркачка, — сказал мужчина, глядя на неё снизу вверх. — Золотом заплачу, продай.
Хелен покачала головой: подобные предложения сыпались на неё после каждого представления.
— Непродажный, — пояснила она. — Только меня слушается. Вам ни к чему.
Мужчина насупился, и Хелен ощутила волну тревоги, прогулявшуюся по позвоночнику лёгкой изморозью. От шатра, заметив проблему, неспешно приблизился силач Петер, но вмешиваться пока не стал.
— Хорошо, — сказал седой, — тогда иди ко мне на постой. С котом.
— Семейных представлений не даю, — вежливо ответила Хелен. Тревога усилилась.
За их цирковую карьеру Мая воровали дважды, и Хелен оба раза чуть с ума не сошла: вернуться-то он непременно вернётся, и отыщет её в условленном месте, да только это ж ещё удрать надобно! А ну как не получится?
— Не нужны мне твои представления, циркачка, — сказал мужчина, и девушка вдруг увидела, что он не насуплен и зол, а напуган. И куда больше, чем она.
— Мне твой кот нужен, — продолжал седой, — чтоб у меня в доме ночевал.
— Невозможно, — отрезала Хелен. Выдернула из его рук юбку и ушла.
Позже, уже лёжа в кровати, она рассеянно поглаживала спящего кота и думала о судьбе — впервые за много месяцев, если не лет.
«Я не верю в судьбу» — сказала она ему тогда, при расставании. Голос подводил, дрожал и срывался.
«Это неважно, Хелена», — ответил он, —
«Важно то, что она в тебя верит».
Потом он наклонился, потрепал по голове Мая, и ушёл. Май и Хелен стояли, прижавшись друг к другу, одинокие, бесконечно одинокие. У неё до сих пор болезненно сжималась сердце, когда она вспоминала тот день.
Когда Хелен заснула, ей приснилась пустыня.