Литературное произведение: Теория художественной целостности

В произведениях Толстого многообразно-расчлененное и перебойно-разноплановое движение речи-мысли является движением ощутимо перспективным и центростремительным. «В области знания существует центр, – говорил Толстой, – и от него бесчисленное количество радиусов. Вся задача в том, чтобы определить длину этих радиусов и расстояние их друг от друга» ¹⁰ . Именно так организуется в рассматриваемых произведениях речевое движение, постоянно ориентированное на этот «центр истины» и неукротимо стремящееся к нему. Эту особенность стиля Толстого глубоко и точно обобщил А. П. Скафтымов: «Во всей манере обрисовки персонажей, в способах описания, в приемах раскрытия их отдельных эмоциональных состояний, в раскрытии их внутренней и внешней „биографии“, в конструкции диалогов, в приемах построения медитаций, наконец, в их взаимном сопоставлении как целостных образов – всюду отражается постоянная забота Толстого протиснуться в человеке сквозь что-то и куда-то, снять какой-то заслоняющий пласт и там, за какими-то оболочками, заслонами, за потоком текущих, случайных и верхних наслоений, увидеть то, что, собственно, ему и нужно, и здесь уже окончательно остановиться» ¹¹ .

Организующее повествовательный строй стремление «дойти до корня» проникает во все его многочисленные частицы, заражая их общей энергией движения. В нем сочетается адекватная передача сложности постижения жизни и души человеческой и преодоление этой сложности на пути к простой и естественной правде. Толстой одновременно и воссоздает, и «гонит» сложность ¹² , и такой сложно многоплановый и напряженно энергичный путь к простоте становится одной из самых важных организующих стилевых установок авторского слова, воплощенных, в частности, в своеобразном ритмическом движении рассмотренных прозаических произведений.

Ритмико-речевая сложность и многоплановость толстовского повествования отражают, во-первых, многоплановость объективной действительности, сложность взаимосвязей ее различных природных и социальных сфер, иерархически соотнесенных друг с другом, во-вторых, многоплановость субъективных осмыслений этой действительности, многообразие различных и разнородных точек зрения, мнений, идей и, наконец, в-третьих, многосложность и разнородность каждого человека, каждой субъективной личностной позиции.

В этом отношении едва ли справедливо следующее критическое суждение Ромена Роллана: «Серьезная ошибка Толстого (и многих других) в том, что он представляет человеческую натуру слишком просто, как единство. На самом деле каждое существо – это несколько существ в одном, или существо, живущее одновременно в нескольких плоскостях, – полифония» ¹³ . Между тем в наиболее значительных художественных произведениях Толстого обнаруживаются сложность и многообразие сопрягаемых точек зрения и позиций – и внутриличностных и межличностных, так что «человеческая натура» предстает в них как многоплановый мир принимаемых и отвергаемых «обликов», по-разному соотнесенных с личностным центром. И между этими разными личностными планами и позициями различных героев в толстовском повествовании формируется содержательный диалог, вплоть до диалогического взаимодействия, бытия-общения целых человеческих миров, например мира Анны Карениной и мира Левина ¹⁴ , – ведь именно их взаимосвязь составляет глубинную основу той системы «сцеплений», о которой говорил Толстой как раз в связи с этим произведением.

Однако, не соглашаясь с Ролланом, следует сказать и о том, что впечатление, подобное тому, что он высказал, имеет основу для своего возникновения. Она – в воплощенной в ритмическом строении и стиле толстовских произведений в целом тенденции к такому развитию сложности и разнородности, которое вместе с тем является их преодолением и утверждением разумных, естественных и простых «начал» и «концов» в сложном процессе жизненного становления и развития, и специфическим финалом толстовского диалога является конечное слияние всего сопрягаемого в разумное и простое единство.

Такая исходная и конечная простая основа полагается в художественном мире Толстого необходимой и отыскивается опять-таки на всех уровнях: и внутри сознающей личности, и в межличностном взаимодействии, и в глобальных отношениях бытия и сознания, действительности и идеи. Характерна в этом смысле такая стилевая закономерность, особенно ясная в поздних произведениях Толстого, как разрешение субъектной многоплановости повествования в родственно обнимающем всех людей единстве повествовательной позиции ¹⁵ – именно такова одна из главных смысловых характеристик развертывания повествования в «Смерти Ивана Ильича».