1. Кант И.
Из опубликованных посмертно материалов 1770—1780-х годов к книге «Антропология в прагматическом отношении» // История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли. М., 1976. Т. 3. С. 80.2. Пушкин А. С.
Полн. собр. соч.: В 10 т. М., 1956. Т. 7. С. 124.3. Об этом очень хорошо написал А. В. Ахутин: «Если изъять свет трагедии из античной культуры, она распадётся на мертвые слои „ницшеанской“ архаики и „вин-кельмановской“ классики… Слышат ли в трагедии пьянящую речь „про древний хаос, про родимый“, извлекают ли из неё поучительный урок относительно сверхчеловечески умного порядка вещей – оба „образа античности“ по-разному выражают общую тягу современного человека уклониться от сознания, соответствующего тому, что было открыто древнегреческой трагедией». Ахутин А. В.
Открытие сознания (древнегреческая трагедия ) // Человек и культура. Индивидуальность в истории культуры. М., 1990. С. 40.4. Михайлов А. В.
Судьба классического наследия на рубеже XVIII—XIX веков // Классика и современность. М., 1991. С. 150.5. Женетт Ж.
Фигуры: В 2 т. М., 1998. Т. 2. С. 283.6. Там же. С. 289.
7. Там же. С. 320.
8. Там же. С. 324.
9. Смирнов И. П.
Смысл как таковой. СПб., 2001. С. 256—257.10. Гете И.-В.
Западно-восточный диван. М., 1988. С. 230.11. Тынянов Ю. Н.
Поэзия. История литературы. Кино. М., 1977. С. 45.12. См. об этом: Гиршман М. М.
Литературное произведение: теория и практика анализа. М., 1991. С. 36—38.13. Теория литературы: В 2 т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. М., 2004. Т. 1. С. 267.
14. Зырянов О. В.
Эволюция жанрового сознания русской лирики: феноменологический аспект. Екатеринбург, 2003. С. 57.15. Там же. С. 63.
16. Там же. С. 64.
17. Там же. С. 82.
18. Там же.
19. Там же. С. 83. 19а. Там же. С. 100.
20. Зенкин С. Н.
Введение в литературоведение. Теория литературы. М., 2000. С. 31—32.21. Там же. С. 34.
22. Барт Р.
Драма, поэма, роман // Французская семиотика: От структурализма к постмодернизму. М., 2000. С. 313.23. Там же. С. 330.
24. Там же. С. 333—334.
25. Михайлов А. В.
Методы и стили литературы // Теория литературы. М., 2005. Т. 1. С. 216—217.26. Лакшин В. Я.
Лев Толстой и А. Чехов. М., 1963. С. 447, 448, 500.27. Тюпа В. И.
Художественность чеховского рассказа. М., 1989. С. 47– 48.28. Там же. С. 54.
29. См.: Паперный З. С.
Записные книжки Чехова М., 1976. С. 75.30. Толстой Л. Н.
Полн. собр. соч. Т. 54. М., 1937. С. 931. Тюпа В. И.
Художественность чеховского рассказа. М., 1989. С. 54.32. Там же. С. 121.
33. См об этом подробнее: Гиршман М. М.
Повествователь и герой // Чехов и Лев Толстой. М., 1980. С. 126—139.34. Gerhardi W.
Anton Chehov. A Critical Study. L. 1923. P. 22.35. Ibid. P. 19.
36. Английские писатели и критики о Чехове // Литературное наследство. Чехов. М., 1960. Т. 68. С. 820.
37. Ходасевич В. Ф.
О Чехове // Ходасевич В. Ф. Колеблемый треножник. М., 1991. С. 252.38. Гегель Г. В. Ф.
Эстетика: В 4 т. М., 1971. Т. 3. С. 459, 462.39. Анненский И.
Книги отражений. М., 1979. С. 206.40. Цит. по: Семенов А. Н., Семенова В. В.
Теория литературы. М., 2003. С. 180.41. Локс К.
Рассказ // Литературная энциклопедия. Словарь литературных терминов: В 2 т. М.; Л., 1925. Т. 2. С. 695.42. Пинский Л. Е.
Реализм эпохи Возрождения. М., 1961. С. 260—261.43. Бочаров С. Г.
Характеры и обстоятельства // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Образ. Метод. Характер. М., 1962. С. 356– 357.III. ДИАЛОГ И ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЦЕЛОСТНОСТЬ
Основы диалогического мышления и его культурно – творческая актуальность
В этом разделе пойдет речь об общих основаниях диалогических концепций М. Бахтина, М. Бубера, Ф. Розенцвейга и О. Розенштока-Хюсси. Конечно, различия и разногласия этих мыслителей многочисленны и несомненны, и об этом немало написано. Но все же это расхождения и споры об оттенках в пределах единого диалогического цвета, – хотя надо заметить, что об оттенках почти всегда спорят больше и острее, чем о цветах. Я же хотел бы сказать, – пусть с некоторыми спрямлениями и упрощениями, – о своеобразном теоретическом интеграле, который одновременно и содержит исток множественности диалогических концепций, и определяет предел их содержательного «разброса», предел, за которым диалогизм теряет свою сущность.