Литературное произведение: Теория художественной целостности

И первой такой общностью для мыслителей-диалогистов является, на мой взгляд, их ориентация на «большое время» и не укладывающуюся ни в какой реально-исторический масштаб полноту бытия, «полноту космического и человеческого универсума» (М. Бахтин), которая мыслится, продолжая его высказывание, как «последнее целое», «мир», «действительное единство бытия» ¹ . Это, конечно, общефилософская ориентация, но для всех диа-логистов, в самом имени и главном теоретическом понятии которых акцентируется множественность, одновременно очень важно, что первоначальное действительное единство бытия есть и оно должно быть основой подлинно «первой философии», а что оно есть, что именно собою представляет, дано оно или задано для человеческого осознания и осуществления, – это уже следующие вопросы, и на них-то как раз могут даваться различные ответы.

Но первоначальное единство бытия есть, и в этом мыслительном истоке диалогисты положительно противостоят кризисному разрыву этого единства на многочисленные «половинки», равно неспособные заменить собою жизненное целое, – разрыву, загоняющему людей в магнитную ловушку самоуничтожения, ибо «единственным дьяволом является тот, кто строит идеологию на дьяволе и делит человечество на спасенных и погибших» ² , – это обобщение одного из современных философов Ш. Розенберга не только очень выразительно, но и, по-моему, вполне точно.

Смысл и факт, «теоретический мир культуры» и жизненная практика в «философии поступка» М. Бахтина, «чистая трансцендентность» и «чистая имманентность» у Ф. Розенцвейга, идеальное бытие – реальная повседневность, Я, полностью растворенное в мире, – мир, полностью заключенный в Я , дух-природа, жизнь-смерть, коллективизм-индивидуализм, ассимиляция-национализм, рабство-бунтарство у М. Бубера, – вот далеко неполный перечень антиномий, анализ которых в трудах создателей диалогического мышления проясняет сходные структурные отношения одновременно и противоположных, и подобных «половинок», которые как бы ни были разделены, все же, по словам М. Бубера, «в самом существенном суть итог и проявление одного и того же состояния» ³ . Особенно значимым в этом анализе является то, что равно неплодотворными и нежизнеспособными оказываются и утопическая человеческая общность, которая исключает индивидуальную свободу, и обособленный индивид как единственная реальность человеческого существования. В мире, где «не только ускользнули боги и Бог, но и блеск божества во всемирной истории погас» ⁴ , – таков беспощадный диагноз М. Хайдеггера в его интерпретации слов Ф. Ницше «Бог мертв», – в этом мире человек не может не быть бездомным и одиноким, но одновременно в своем подлинном существе человек, с точки зрения диалогистов, и не может быть полностью и абсолютно одиноким.

Глобальный кризис и глобальное раздвоение жизненного целого, о котором я только что говорил, осознавалось разными мыслителями «на рубеже веков» и порождало поиски «третьей реальности», разрешающей противоречия или стоящей над ними. В русле такого рода «третьей реальности» порою рассматривают и диалог, и диалогическое мышление. Однако при этом не всегда учитывается общезначимый для создателей диалогического мышления акцент на онтологической природе и бытийно-событийной первичности диалога, его актуальной причастности к тому самому первоначальному един-ству-первобытию, первомысли и первослову, которое было в начале.

Единодушные в утверждении действительного единства бытия диалоги-сты единодушны и в том, что единство это нигде, ни в ком и ни в чем полностью натурально невоплотимо и несводимо ни к какой единственной субстанции или единственной теоретической сущности. На этом основывается общая для всех рассматриваемых мыслителей критика предшествующей философии, ее «теоретизма» или «имманентного монизма» и тех попыток понять реальность путем редукции ее к единственной сущности, которые характеризуют, с точки зрения Ф. Розенцвейга, все три основные эпохи европейской философии: космологию античности, теологию средних веков, антропологию нового времени.

Космологическая теория древней Греции и современный натурализм выводят существование Бога и человека из мира, теология Средневековья выводит человека и мир из Бога, а антропологическая современная эра, особенно в форме идеализма, имеет тенденцию выводить Бога и мир из сознания, следовательно, из человека. Между тем, каждый из этих трех первофе-номенов: Бог, мир, человек – представляет собой, по Ф. Розенцвейгу, «конкретную, единственную в своем роде реальность, незаменимую двумя другими реальностями, тоже единственными в своем роде и незаменимыми» ⁵ .