Литературное сырьё

Вернувшись домой, Джек перепечатал «Как мы начищали кухонную плиту», «Чистую неделю» — и отослал на конкурс. По правилам не положено было подписывать произведения настоящим именем. Для Цецилии Фокс Джек выбрал псевдоним Джейн Герберт: Джейн Остин плюс Джордж Герберт. В должный срок пришёл ответ — какой не мог не прийти. Это была судьба. Цецилия Фокс победила в конкурсе. Ей предстояло связаться с газетой, обсудить время награждения, публикацию, интервью.

Как-то Цецилия Фокс воспримет эту новость? Хотя Джека уже очень увлёк образ Цецилии, у него было чувство, что по-настоящему он с ней не знаком. Он часто грезил о ней: аккуратная причёска, шея, прикрытая шарфом, хрупкая пергаментная кожа в паутинке морщин; она в его фургончике — сидит в углу, смотрит изучающее из своих впадин-глазниц, смотрит и вершит суд: отчего Джек изменил призванию, остался недоучкой?.. Он знал, что сам создал, сам заставил появиться эту музу-мучительницу. В действительности

Цецилия Фокс — почтенная английская леди, пописывает себе на досуге. Очень возможно, что действия Джека она сочтёт непозволительными. На занятия она ходила исправно, но отнюдь не затем, чтобы отдать себя на суд семинара или его руководителя. Она судила сама. Джек знал это, чувствовал.

Награда, которую он, как бы это сказать, для неё устроил — искупительный дар. Он отчаянно желал видеть её довольной, счастливой, желал, чтобы она удостоила его доверия.

Джек выписал адрес на бумажку, уселся на свой мотоцикл и впервые отправился к Цецилии Фокс. Проживала она в довольно респектабельном пригородном районе, на Примроуз-лейн. Дома здесь — в основном на две семьи, в позднем викторианском стиле — имели вид стеснённый, отчасти потому, что были сложены из слишком крупного розоватого камня и заключали какую-то неправильность в своих пропорциях. Окна, в основном с раздвижными створками, помещены в чёрные рамы. Окна Цецилии затянуты тяжёлыми кружевными шторами. «Не подсинённые, а кремово-белые», — отметил Джек, отворяя калитку. Он также отметил, что кусты роз в садике перед домом аккуратно обрезаны, а ступеньки натёрты цветным «камушком». Дверь, как и рамы на окнах, была покрашена в чёрный цвет, но уже облупилась. Кнопка звонка сидела глубоко в латунном корпусе. Джек позвонил. Тишина. Ещё раз. Опять тишина.

Джек был весь в предвкушении этой сцены: он достаёт из кармана куртки письмо, лицо Цецилии меняется, но вот как именно, он ещё не представлял. Цецилия ведь туга на ухо. Другая калитка, из переулка, тоже открыта. Джек вошёл в неё и, миновав мусорные баки, очутился за домом, в садике с крошечным газоном и растрепанными кустами буддлеи. Была ещё поворотная сушилка для белья, но на ней ничего не висело. К задней двери вели несколько ступенек с белой обводкой. Он постучался. Тишина. Надавил ручку — дверь сама отворилась внутрь. Стоя на пороге, он позвал:

— Мисс Фокс! Цецилия! Мисс Фокс, вы дома? Это Джек Смоллет!..

По-прежнему тишина. (Вот тут бы и пойти, пойти бы ему домой, не раз думал он впоследствии.) Продолжая стоять в нерешительности, он вдруг услыхал изнутри слабый, невнятный звук: то ли птичка залетела в трубу, то ли свалилась с софы подушка. Тогда он зашёл внутрь и прошагал через безотрадную кухню, которую потом вспоминал как-то смутно — строгая, военной поры мебель, довольно неопрятная. раковина в пятнах. посудные шкафы зелёного больничного цвета. допотопная плита, под одну ножку подложен для устойчивости кусок кирпича. За кухней была большая прихожая, идя по её линолеуму, Джек ощутил запах, чем-то смутивший и заинтересовавший его. В этом запахе — в больницах такой перебивается карболкой — сложились плесень и плоть. Карболкой здесь не пахло. В прихожей было темно. В клети, где уродливая дощатая обшивка скрывала перила, крутая лестница вела вверх, во мрак. На цыпочках, скрипя своей мотоциклетной кожей, он почти вслепую поднялся по узким ступеням, толкнул дверь, и очутился в тускло освещённой гостиной. Напротив, в кресле, что-то шевелилось, груда тряпья, тихо стонущая. огромное серое лицо в старческой гречке, с пухом волос по бокам. лысая розовая макушка, над ней топорщатся ещё несколько белых прядей. Глаза с жёлтой склерой, в кровавых прожилках, глядели на Джека без выражения, словно не видели.

В другом углу валялся перевёрнутый телевизор. Экран запятнан чем-то, напоминающим кровь. Две босые ступни. ими заканчиваются голые, жилистые, длинные ноги. туловище скрыто за телевизором.

Кто же это? Джек пересёк комнату, до последнего мгновения не веря, что это Цецилия Фокс. Она уткнулась лицом в ковёр, белые волосы разметались по вытертому растительному орнаменту. Обнажённое тело — сплошные шрамы, струпья, маленькие круглые следы ожогов, свежие ранки и порезы. Самый глубокий и свежий — на горле. Незабудки и примулы коврового узора — в ещё не просохших пятнах крови. Скверная картина. Цецилия Фокс без признаков жизни.

Всклокоченное существо в кресле исторгало звуки: хихикало, сглатывало, дышало с сипом. Джек Смоллет заставил себя подойти и спросить: «Что здесь случилось? Кто… Где у вас телефон?»