Литературные первопроходцы Дальнего Востока

Автор «Фрегата “Паллада”», с одной стороны, затушёвывал трудности и риск, с другой – выдвигал на первый план «достижения, настоящие и будущие, европейской цивилизации, техники и комфорта». Если романтики упивались экзотикой, то Иван Гончаров даже в африканках искал знакомые, привычные черты: «Одета, как наши бабы. Некоторые женщины… поразительно сходны с нашими загорелыми деревенскими старухами». Увидит яркую тропическую птицу – и тут же низведёт её до «воробья»: «Так же копается, как наш, во всякой дряни, разбросанной по дороге». Гончаров писал не столько о подвигах и чудесах, как многие его предшественники в жанре травелога, сколько о достижениях в области мореплавания. «Путешествия утратили чудесный характер. Я не сражался со львами и тиграми, не пробовал человеческого мяса…» – говорит он, намеренно дегероизируя свой поход и доказывая, что в середине XIX века о странствиях следует повествовать по-новому, не так, как раньше. Этим же обстоятельством, вероятно, можно объяснить удивительное спокойствие (чтобы не сказать – равнодушие) рассказчика – человека сугубо штатского – в отношении Крымской войны и связанных с ней опасностей. Тот же самый подход просматривается и в описании обратного пути Гончарова через Сибирь.

Хотя, конечно, «художественный» в данном случае вовсе не означает «выдуманный». Книга Ивана Гончарова при всех оговорках остаётся образцом великолепной документальной прозы.

В последние дни августа 1854 года писатель начинает сплав на лодке по Мае – правому притоку Алдана, полноценной транспортной артерии: «Всех станций по Мае двадцать одна, по тридцати, тридцати пяти и сорока вёрст каждая. У русских можно найти хлеб; родятся овощи, капуста, морковь, картофель, брюква, кое-где есть коровы; можно иметь и молоко, сливки, также рыбу, похожую на сиги».

О якутах Иван Гончаров пишет: «Народ с широкими скулами, с маленькими глазами, таким же носом; бороду выщипывает; смуглый и с чёрными волосами. Они, должно быть, южного происхождения и родня каким-нибудь маньчжурам. Все они христиане, у всех медные кресты; все молятся; но говорят про них, что они не соблюдают постановлений церкви, то есть постов. Да и трудно соблюдать, когда нечего есть. Они едят что попало, бе́лок, конину и всякую дрянь; выпрашивают также у русских хлеба. Русские все старообрядцы, все переселены из-за Байкала. Но всюду здесь водружён крест благодаря стараниям Иннокентия и его предшественников».

Вообще Якутия оказалась местом вовсе не столь гиблым, как могло показаться: «Не веришь, что едешь по Якутской области, куда, бывало, ворон костей не занашивал, – так оживлены поля хлебами, ячменём, и даже мы видели вершок пшеницы, но ржи нет».

3 сентября – Усть-Мая. «Летом плавание по Мае – чудесная прогулка… Недостаёт только сёл, городов, деревень; но они будут – нет сомнения». Здесь классик ошибся – места эти поныне остаются крайне слабо заселёнными. На Мае сегодня сохранилось лишь несколько небольших посёлков.

Только здесь Иван Гончаров смог по-настоящему ощутить размеры своей страны. «Что толку, что Сибирь не остров, что там есть города и цивилизация? да до них две, три или пять тысяч вёрст!» – восклицает он. Позже это ощущение назовут «островным синдромом» дальневосточников. Он выразится, в частности, в изменившемся значении слова «материк». Магаданцы или анадырцы, собираясь в Москву, могут сказать: «Еду на материк», хотя живут они, с точки зрения формальной географии, отнюдь не на острове.

Иван Гончаров не устаёт удивляться сибирским расстояниям, то и дело калькулируя уже пройденное и ещё предстоящее: «Мы сделали восемьсот вёрст: двести верхом да шестьсот по Мае; остаётся до Якутска четыреста вёрст. А там Леной три тысячи вёрст, да от Иркутска шесть тысяч – страшные цифры!» Эти «цифры» и пугают, и восхищают, как космические расстояния. «Свет мал, а Россия велика», – записывает Гончаров слова одного из своих спутников и добавляет: «Приезжайте из России в Берлин, вас сейчас произведут в путешественники: а здесь изъездите пространство втрое больше Европы, и вы всё-таки будете только проезжий». И ещё: «Какой детской игрушкой покажутся нам после этого поездки по Европейской России!» И ведь дело здесь, добавим, не только во впечатляющем километраже, но и в дорожных условиях: лес, тундра, болота, куда «лошади уходят по брюхо»…

7 сентября Иван Гончаров записывает: «Кажется, я раскланялся с верховой ездой. Вот уж другую станцию еду в телеге, или скате, как её называют здесь и русские и якуты, не знаю только на каком языке… Когда я сел сегодня в неё, каким диваном показалась она мне после верховой езды! Вы думаете, если в телеге, так уж мы ехали по дороге, по колеям: отнюдь нет; просто по тропинкам да по мёрзлым кочкам или целиком по траве». Для комфорта Гончарову изготовили из ремней так называемый плёт: «Едешь, точно в дормезе[183], не тряхнёт!»